Разведотряд

Настя метнулась к окну эркера в глубине гостиной, разбросала в стороны тяжёлые портьеры и, выдернув из гнезда язычок шпингалета, с треском распахнула створки.

— Ма!.. — успела она бросить в тёмный двор звонкую ноту, прежде чем всё остальное смешалось в глухонемое мычание: потная, пахнущая не то дёгтем, не то скипидаром ладонь залепила ей рот.

Впрочем, крик и без того застрял в её горле, когда она увидела…

Чёрные зловещие тени в электрическом зареве уличного фонаря. Они мелькали и кружились вокруг брошенной телеги с их имуществом, точно вороньё над навозной кучей. Над воровато сутулыми спинами отчётливо виднелись контуры винтовочных стволов, хлопали по шинельным полам приклады. Мать её, по-прежнему сидя на бауле, как привязанная, беспомощно озиралась…

— Что вам надо?! Мы ведь заплатили… — сомнамбулически повторяла Ирина, не смея привстать с багажа. — Вы не можете. Ради бога, это старинный фарфор, осторожно…

Блюдо из Ревельской антикварной лавки разлетелось по мокрым булыжникам даже не со звоном, а с апокалипсическим грохотом в ушах Ирины. С отчаянием наблюдая, как бесцеремонно режут ножами багажные ремни и верёвки суетливые безликие фигуры в шинелях и гражданских пальто с белыми повязками на рукавах: «Polizei», она обращалась, по сути, только к одной из них, которую узнала. Которую не могла не узнать, хоть и не помнила ни имени его, ни фамилии, ни даже должности. Но именно в его потных ладонях оставила Ирина поздний цвет и украшение своей увядающей молодости — дворянский, золотой с изумрудами, гарнитур «сутгофф». И вот снова эта лоснящаяся жиром, отвратная физиономия скалилась перед ней в плотоядной улыбке, но в деловитой скороговорке его больше не слышалось и намёка на извинительный, униженный тон, дескать: «время такое, товарищ-мадам Пельшман, что поделаешь?»

— Так мы ж с тебя не твою жидовскую кровь пускаем… — торопливо, с поминутным придушенным смешком, пояснял безымянный как вша экс-чиновник из «Коммунхоза», вскрывая никелированные замки чемоданов плоским немецким штыком. — А свою, русскую, можно сказать, проливаем, которой ты с мужем своим, упырём чекистским, насосались как клопы…

— Может, всё-таки оттараним её в Юсуповские конюшни, к прочей жидовне? — видимо, не в первый раз переспросила его из-за плеча другая, вовсе уголовная, морда с небритой неандертальской челюстью. — Один хрен, немцы их не сегодня-завтра…

— Это тебе не барыга Ада Моисеевна с еврейской слободки, идиот! — яростно зашипел на него «коммунальщик». — Это жена гэбэшника высшего ранга. Они, может, с ней поговорить захотят, в заложники взять на предмет вербовки мужа… — Э… — махнул «коммунальщик» короткой ручонкой, глянув на тупоумное выражение лица уголовника. — Ты хочешь, чтобы она сдуру оберлейтенанту как представителю культурной нации поплакалась, что ты её до панталон раздел… без спросу господина обера?

— Ну… — сдаваясь, замычал «неандерталец».

— «Му-у…» — раздражённо передразнил его старший, оглянувшись на Ирину, окаменевшую не столько от услышанного, сколько от собственных догадок и, отступив к окорокам савраски, яростно зашептал: — Ну, вот и не мычи, не телись, кончай её прямо тут. Бросим с подводой, мало ли сейчас ворья с финками по подворотням шастает…

— А конягу? — удивился «уголовник», с сожалением похлопав по крепкому ещё, без намёка на «стиральную доску», красно-рыжему боку «савраски».

— Нечего жалеть, тут в одном чемодане на тройку таких гнедых, главное — всё это добро сейчас мимо патрулей пронести. Одного только не пойму… — озабоченно перебил сам себя «коммунальщик». — Неужели эта фифа сама подводой править надумала? Она ж коня только с жопы, с сиденья и видела. Поди, и не знает, куда ему овса напихать, чтобы копытами перебирал? Где Петрович, с которым мы уговаривались? Неужто сдрейфил старый?…

«Коммунальщик», скептически поджав толстую, как у сома, губу, оглянулся вокруг. Но во мраке двора, помертвелого от черноты нежилых окон, как будто никогда и не водилось тут живой души — не увидел никого.

— Не нравится мне это… — проворчал полицай. — Жаль, не спросил у Петровича, с какой они квартиры, не подумал. А вдруг там остался кто… Дома остался кто?! — рявкнул он уже в голос на Ирину.

Та крупно вздрогнула и на несколько секунд бессмысленно выкатила на него расширенные зрачки и наконец выдавила:

— Нет. Никого…

— А дочка, а Петрович где? Разве не он взялся вас везти? — раздражённо поторопил её полицай.

— А-а… Дочка… — Ирина рассеянно оглянулась на парадный подъезд дома, на «коммунальщика» и отрицательно покачала головой. — Я их вперёд отправила, без вещей… Чтоб не ограбили… — неожиданно добавила она с привкусом горькой иронии. — И не убили…