Разведотряд

Покачиваясь на полусогнутых ногах и, как не выказывая при этом ни малейшего стремления бежать, так и не делая ни одного угрожающего движения, он словно привязал Блитца невидимым поводком.

Затем негромко скомандовал:

— Леген! — и выбросил вбок правую руку, а затем резко опустил её к бедру.

Блитц поспешно лёг.

— Цу мир! — приказал Яков и, едва дождавшись, пока покорённый «немец» подбежит, повернул к лесу.

Ещё через минуту лейтенант Войткевич догнал свою группу. Чёрная мощная спина овчарки жалась к его ноге, и взгляд нового хозяина пёс ловил с самой щенячьей ревностью.

— Уходим! — коротко бросил Войткевич, ничего не поясняя ни своей, шарахнувшейся по сторонам, разведгруппе, ни наводчику, старшему сержанту Каверзеву, впервые посмотревшему на него с уважением, ни побледневшей так, что проступили самые малозаметные веснушки, радистке Асе, ни Марии Васильевне, проследившей за удаляющейся спиной Якова Осиповича заинтригованно, с удивлением…

Причин для удивления у всех было бы гораздо больше, если б группа задержалась через полчаса чуть подольше, на уступе перед последним броском на яйлу. Но задержались там только Войткевич, Ортугай и, конечно, Блитц. Остановились проследить, оторвались ли все от погони.

Не зря задержались. Не прошло и десяти минут, как послышалась гортанная перекличка голосов, а затем в опасной близости замелькали фигурки в зеленоватых мундирах, заблестело оружие…

Немцам во главе с фельдфебелем Эстгардом оставалось подняться всего на каких-то два десятка метров по сухому руслу, чтобы увидеть на открытом тягуне перед устьем последнего кулуара всю разведгруппу и двух женщин. На тягуне, крутом подъёме, где спрятаться совершенно негде. Увидеть с расстояния, когда можно не только достать из карабинов, но и накрыть автоматным огнём.

Но такого удовольствия им не собирались доставлять командир и боцман. Чуть выждав, когда все шесть немцев окажутся как на ладони, они открыли огонь.

Двоих положили сразу, остальные же с ловкостью обстрелянных вояк укрылись за что ни попадя и огрызнулись огнём.

Правда, неприцельным. И укрытия у них оказались не слишком надёжными, так что через минуту ещё трое прекратили стрелять. Двое — скорее всего навсегда, а ещё один разразился длинной тирадой.

— Во, кроет, как пьяный бахур, — машинально бросил Войткевич и перекатился чуть в сторону, надеясь выделить фельдфебеля.

Но тот укрылся надёжнее всех: несколько валунов и покорёженных стволов образовали экзотического вида, но явно очень удобную и прочную стрелковую ячейку. Не спроста и гранатой достанешь — а с гранатами у разведчиков было совсем кисло. А ещё и мгновенно роли поменялись: едва лейтенант или боцман поднялись бы, как оказались бы на прицеле у фельдфебеля. И тогда Войткевич, ещё раз уставив страшный свой взгляд в рыжие собачьи глаза, скомандовал «Фас!» — и указал в сторону фельдфебеля.

Коротко рыкнув, пёс бросился по склону.

— Блитц! — воскликнул, поднимаясь над валуном, фельдфебель Эстгард.

Вот в этот момент — будто прознав заранее, что немец вскочит из-за укрытия — его и срезал короткой очередью Войткевич.

Больше ничего фельдфебель Эстгард выговорить не успел, только хрипел ещё с минуту и, позабыв об оружии, безнадёжно протягивал руки к замершей в недоумении собаке…

— Так тебя Блитц зовут, — сказал, подходя, Яков и положил руку на голову пса-убийцы. — А что, бегаешь ты хорошо. Не буду тебя перекрещивать.

Боцман тем временем с автоматом наизготовку приблизился к раненому немцу.

— Нихт шиссен! — попросил тот и поднял с трудом обе простреленные руки.

— Не стреляй, — приказал Войткевич.

Подошел чуть ближе и разразился парой быстрых гортанных фраз. Немец, кивая и всё повторяя «герр официер», ответил тремя такими же быстрыми фразами. И добавил ещё одну, умоляюще протягивая к Войткевичу простреленные руки.

— Ну, вот ещё, — бросил по-русски лейтенант. — Гансов я ещё не перевязывал. Сам справишься.

И приказал боцману:

— Подбери гранаты, магазины — и уходим.

…И побережье

— Уходим! — приблизительно двумя часами раньше, ещё в предрассветной туманной мгле, выкрикнул и лейтенант НКВД Новик, и полоснул длинной очередью, в полмагазина шмайсера, в сторону берега.

Довольно древний, если не времён Ноевых, то времён «Потемкина» точно, рыбацкий баркас прокашлялся ватными клубами дыма, смешавшимися с морским туманом. К счастью, паровой двигатель артельщики успели поменять на французский бензиновый, от битого «Ньюпора». Задрожал баркас дряхлым своим телом — и косо, неуклюже отвалился от дощатого причала.

— Как-то они не слишком настаивают, а, товарищ лейтенант? — заметил Колька Царь, высунувшись из машинного люка. Он вытирал руки промасленной ветошью и вглядывался в берег, тонущий в слоистых вихрях тумана, уже расцвеченного солнечной позолотой и латунью. — Могли бы и с береговой батареи салют дать…

— Типун тебе, Николай Николаевич, — утёр со лба пот тыльной стороной ладони Новик и оставил ладонь у бровей, хоть особенной нужды в козырьке для глаз ещё и не было.