Разведрота

Эхо, застрявшее в узком коридоре между скал, сгустило грохот колонны до дрожащей пронзительной ноты. Лишь когда горы внезапно расступились и, куда хватало глаз, до самого горизонта раскинулась зеленая зона, мы услышали редкие хлопки выстрелов.

Снизив скорость, машины свернули с шоссе на ухабистую грунтовку. Мы ехали мимо бесформенных останков построек, задевая антеннами ветви сухих деревьев. Над головой, в еще сыром, не созревшем рассветном небе плыли блеклые мазки тумана, смешанные с грязным дымом выхлопов. Все вокруг было неживым, заброшенным, давно покинутым людьми: изрезанные трещинами дувалы, высохшие кусты и деревья убогого сада, что погиб в неравной борьбе с солнцем и безводьем.

Машина комбата остановилась, и Петровский, опережая пылевой столб, быстро опускающийся на броню, спрыгнул на землю. Размахивая руками («Глуши двигатель!»), он пошел вдоль колонны. А когда затих последний бронетранспортер, я отчетливо услышал звук боя. Он то нарастал, сливаясь в сплошную частую дробь, то редел до отдельных выстрелов, затихал на минуту и снова тарабанил, как внезапно начавшийся майский ливень.

Я спрыгнул с бронетранспортера и, увязая ботинками в мелкой, как пудра, пыли, пошел навстречу Петровскому.

– Разделимся на две группы, – сказал он, глядя в ту сторону, откуда раздавались выстрелы. – Выйдешь через сад к мосту, а как прорвешься на другой берег – сразу под дувалы. Я перейду речку вброд с северной стороны. По мере продвижения к центру смотри в оба, чтобы мы друг друга сгоряча не ухлопали… Что еще? Советуйся по всем вопросам с Сафаровым, он, пожалуй, самый опытный парень в роте.

Комбат делал вид, что не замечает стоящего невдалеке от нас Оборина. Паша, прислонившись плечом к покосившемуся низкому дувалу, смотрел в сторону реки…

Пригнувшись, мы бежали среди усохших деревьев, спотыкаясь и разбивая ботинками затвердевшие комья глины. Рядом со мной под тяжестью пулемета сопел Сафаров. Он устал, бессонная ночь вымотала этого крепкого парня. Все устали. Я оглянулся. Киреев заглатывал воздух безвольными губами и едва волочил ноги. Кепи сползла ему на лоб, почти закрыв красные, дурные глаза.

Мертвый сад остался позади, и мы выбежали на берег. Реки не было видно, она текла где-то внизу, в глубокой промоине, откуда, словно из-под земли, выпрыгивали языки пламени – неправдоподобно красные на фоне бесцветных стен Бахтиарана.

– Мост горит! – крикнул Сафаров, бросился к обрыву и будто провалился сквозь землю.

Я крикнул солдатам, чтобы бежали за мной, и тоже спустился с обрыва к шумной грязной реке, побежал, широко расставляя ноги, по крупной гальке к горящему мосту. Сафаров и Оборин, невесть откуда взявшийся тут, лежали у самой воды. Не поднимая головы, сержант замахал мне рукой, показывая, что надо залечь, – не чувствуя опасности, я бежал к мосту с одним безрассудным стремлением спасти его от огня. На середине мост почти полностью прогорел, обуглившиеся доски едва держались на черных изогнутых гвоздях, лопались, разбрызгивая искры. Поток воды смывал, уносил течением обгоревшие щепки, заливал покосившиеся опоры.

«Поздно!» – с обреченным равнодушием подумал я, упал на камни, задыхаясь в дыму. Ослепший от боли в глазах, от слез, я подполз к реке, зачерпнул ладонью мутной воды и ополоснул лицо.

Наконец-то я отчетливо рассмотрел противоположный берег. Мощный, длинный, как крепостная стена, дувал, втиснутый в глубь кишлака, ломался на глинобитные домишки, издалека похожие на груду черепиц. Тонкие, как свечи, тополя обступали темно-зеленое поле, которое тупым углом вдавалось в кишлак. Где-то в глуби дворов дымился покосившийся двухэтажный дом с плоской продавленной крышей, страшными черными провалами вместо окон. Весь Бахтиаран играл огнями, будто в лабиринте его узких путаных улочек под треск автоматных и ружейных выстрелов трудилась бригада сварщиков.

Я посмотрел на Оборина. Казалось, он ждал этого, молниеносно вскочил на ноги, сделал три огромных прыжка и упал рядом со мной.

– Херовые у нас дела, – сказал он. – «Духи» хорошо подготовились. Возможно, они сейчас смотрят на нас из-за того дувала. На дурняка реку не перейдешь – заметят и перестреляют… Что я могу тебе посоветовать? Попытайся переправиться маленькими группами вдоль моста. Дыма много, он надежно прикроет. Будет немножко горячо, но другого выхода у тебя нет… Если не возражаешь, мы с Сафаровым перейдем первыми.

Он перекатился к самой воде и, подняв автомат над головой, быстро вошел в реку. Осыпая песком, надо мной пробежал Сафаров, плюхнулся в воду.

Дувал вдруг засверкал, словно усыпанный кусками битого зеркала, и круглые камешки на нашем берегу ожили, зашевелились, запрыгали, как горошины по раскаленной сковородке. Нас заметили, по нас стреляли, не давая поднять головы.