Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

Организация СС была создана Гиммлером на принципах Ордена иезуитов. Служебный устав и духовные упражнения, предписанные Игнатием Лойолой, стали тем образцом, который Гиммлер усердно старался копировать. Абсолютное повиновение было высшим правилом; каждый приказ должен был исполняться беспрекословно.

Звание Гиммлера — рейхсфюрер СС, то есть высший руководитель СС, должно было соответствовать Великому магистру ордена, а вся структура руководства организацией была заимствована из иерархии ордена католической церкви.

Средневековый замок у Падерборна в Вестфалии был перестроен и превращен в нечто вроде монастыря СС, так называемый Вевельбург. Здесь раз в год собирался капитул ордена. У каждого члена капитула было свое кресло с выгравированным на серебряной пластине именем, и каждый должен был выполнять духовные упражнения, нацеленные главным образом на мысленную концентрацию.

Гиммлер родился в 1900 г. в семье дочери зеленщика из Савойи и бывшего работника баварского суда. Он был воспитан в строжайшем соблюдении канонов католической веры, но вскоре отдалился от церкви, возможно, из-за ненависти к деспоту-отцу; однако лишь после смерти отца он осмелился покинуть церковь. Его отец хотел, чтобы он стал фермером, но, послужив прапорщиком в Первую мировую войну, после поражения Германии он присоединился к движению Гитлера. Уже в 1926 г. он стал рейхсфюрером Schutzstaffel, то есть начальником СС (отрядов охраны) Гитлера.

Перед заседанием суда чести, который должен был судить генерала фон Фрича, я получил указание явиться к Гейдриху вооруженным служебным пистолетом и взять достаточное количество патронов. Когда я пришел к Гейдриху, он пригласил меня отужинать с ним в его канцелярии. По дороге на ужин он сказал: «Я слышал, что вы отлично стреляете из пистолета». Я подтвердил это.

Мы сели за стол — Гейдрих, его адъютант и я — и ели в молчании. И хотя я был озадачен всей ситуацией, я был благоразумен и не задавал вопросов, так как Гейдрих был явно в состоянии крайнего напряжения. После обеда он принял большое количество таблеток аспирина. Затем внезапно он сказал безо всякого предисловия: «Если они не выйдут из Потсдама в течение полутора часов, минует величайшая опасность».

Он постепенно расслабился и начал объяснять. Через армейских информаторов Гейдрих узнал, что офицеры Генерального штаба, разгневанные позорным судебным процессом против популярного среди них главнокомандующего, обдумывали самые решительные контрмеры, а офицеры в Потсдаме даже обсуждали возможность прибегнуть к силе против власти. Гейдрих знал, что если они соберутся нанести удар, то это произойдет в тот вечер. Разумеется, он принял все меры предосторожности, но все равно нервничал и, зная о моем стрелковом искусстве, хотел, чтобы я был рядом с ним в этот вечер.

После часа ночи я получил разрешение уйти. Выходя вместе со мной из здания, адъютант Гейдриха сказал тихо: «Сегодня вечером не было никаких свидетельств большого героизма». Я покачал головой.

Это дело, безусловно, повредило на время положению Гейдриха, и ему понадобились все его искусство и хитрость, чтобы возвратить себе прежние позиции. Он немедленно сместил М. и назначил доктора Беста директором по расследованию уголовных дел в гестапо.

С самого начала Гейдриху понравились моя работа и мои отчеты, и по мере развития наших отношений я лучше узнал его и начал понимать его замыслы. По существу, его отношение ко мне было таким же, как и ко всем его подчиненным. Это было нечто вроде игры в кошки-мышки, в которую он играл, применяя хитрость и обман. Гейдрих, всегда игравший роль кошки, не успокаивался до тех пор, пока мышка не окажется полностью в его власти; при малейшей попытке убежать мышку ждала гибель.

В моем случае успех его сначала не ждал. За рамками своей работы я приобрел некоторую личную ценность для Гейдриха как средство получить социальные контакты в сферах, в которые он иначе не смог бы попасть, — интеллектуальные и культурные круги берлинского общества. Его жена — холодная нордическая красавица, не лишенная собственных гордости и амбиций, но все же полностью порабощенная Гейдрихом, с радостью нашла во мне человека, который мог удовлетворить ее жажду лучшего в жизни, ее желание войти в более интеллигентное и образованное общество в мире литературы и искусства.

Когда Гейдрих впервые узнал о культурных стремлениях своей супруги, его охватили подозрения. Но несмотря на подобострастие, до которого он низвел ее, фрау Гейдрих сохранила сильную личность. В конечном счете, Гейдрих благосклонно сдался и занялся верховой ездой, стал бывать на концертах и в театрах, куда мы ходили втроем, и начал появляться в лучших кругах берлинского общества.