Развернуться на скорости

Всё, что связанно с Викой и её мужем, меня волнует прежде всего. Причины гибели сестры мне до сих пор неизвестны. Женя ничего не рассказывает, а я схожу с ума, находясь в неведении. Кому нужна наша с Тимом смерть? Почему стреляли из пистолета Андрея? Кто мог украсть его из сейфа?

— С отпечатками пальцев что?

— Отпечатки принадлежат погибшему владельцу. Других нет. Ствол украли либо из дома, либо из офиса, где он хранился. Во время аварии при Андрее пистолет не был обнаружен, да и с охраной, которую он при себе имел, не было смысла таскать его с собой.

— Что думает Самохин по этому поводу?

— Он подъедет с минуты на минуту.

— С логической точки зрения доступ к сейфам мог иметь только один человек — его компаньон и братец в одном лице. После смерти брата бизнес переходит к Руслану. Тим для него, как бельмо на глазу. Другие варианты в моей голове пока что не укладываются. Абсолютно.

— Не торопитесь с выводами, Евгений Дмитриевич. Было бы слишком глупо так себя подставлять. Слишком глупо. Хоть я и не исключаю вашу версию. Но всё же…

* * *

Шорох рации прерывает их разговор:

— Герман Петрович, — доносится голос из динамика, — Валерий Максимович прибыл.

— Проводи его в кабинет. Я сейчас подойду, — Женя отдаёт приказ, а мне становится жутко любопытно, что происходит за стенами нашей «крепости». Сколько мы с Тимом должны ещё страдать и сидеть взаперти, под охраной? Долго ли нам ещё бояться шорохов? И главный вопрос — виновен ли Рус? Почему-то я отказываюсь верить в его причастность к покушению. Не мог он пойти на преступление ради наживы. Или мог? Узнав, что Тим ему не родной. Но он никогда не был алчным.

«Господи, я больше не вынесу этого нескончаемого напряжения…» — срываюсь к лестнице и сбегаю вниз, наплевав на свой внешний вид.

Переодеваться некогда. Если скромно постою в сторонке, никто не заметит мой голый зад под длинной рубашкой. Да и Жене пришло время ввести меня в курс дела. Иначе зачем тогда все те разговоры о доверии и необходимости друг в друге?

— Женя! — окликнувши идущего за мужчинами гонщика, останавливаюсь посреди холла и смущённо одёргиваю низ рубашки.

Боже… Что я творю..?

— Яна? — повернувшись со всеми, Женя застывает на месте. Некоторое время молчит, скользя по мне ошеломлённым взглядом, который меняется на хмурый, затем и вовсе становится осуждающим.

Моё сердце начинает биться в истерике, словно запертая в клетке птица. Сдавленная под натянутой тканью грудь ходит ходуном, явно выдавая мою нервозность. Густо краснею и неловко сглатываю, больно кусая нижнюю губу.

Он меня убьёт, а если пощадит, то стопудово накажет так, что век не забуду…

— Идите в кабинет, я вас сейчас догоню, — сухо обращается к Терентьеву, подходя ко мне и беря меня за руку.

Тёплые пальцы гонщика ложатся на мой взбесившийся пульс и слегка сдавливают его. Не колеблясь ни минуты Женя наклоняется к уху и недовольно рычит:

— Ты что творишь?

Не могу не воспользоваться моментом, прижимаюсь виском к его лицу и лащусь как кошка, царапаясь о трёхдневную щетину. Женя тут же обхватывает руками талию и крепче прижимает к себе, отчего в душе чувства начинают порхать, словно стайки бабочек.

Как же приятно находиться с ним рядом, дышать им, чувствовать его.

— С-собралась на ужин, — шепчу ему, охваченная внутренней дрожью.

— Вижу, — сквозь зубы ворчит. Отстраняется и заглядывает в мои глаза. — Яна, здесь до хрена чужих мужиков. Ты….

— Здесь твой дом. Лера на кухню в пижаме ходит. Я настолько плохо выгляжу? — понимаю, куда он клонит, но его ревность — это нечто. И я не могу отказать себе в небольшом удовольствии, главное, чтобы не перегибал палку.

— Господи, тебе слишком идёт моя рубашка. Носи их, когда вздумается, но только в нашей спальне. Если я охренел от твоего вида, они тоже это сделают, понимаешь?

— Они же профессионалы, Жень. У меня всё прикрыто, всё под контролем. Считай, что твоя рубашка — последний писк моды. Можно, я с вами? — хлопаю ресничками, гипнотизируя невинным взглядом его глаза. — Мне хочется знать правду. Пожалуйста…

— Малыш… — шепчет горячо, обхватывая ладонью моё лицо, — я тебя за это…, — недоговаривая, кусает за нижнюю губу.

Я вижу, как ему сносит крышу от меня, но Женя тут же берёт себя в руки. Отпускает моё вялое тело, полностью усыпанное мурашками, и отходит на полшага назад. Суёт руки в карманы брюк, слегка оттопыривая ширинку.

— Я хочу присутствовать при разговоре. Потом придушишь, если ты это имел ввиду. Ты не можешь мне запретить. Я желаю знать, что происходит, и когда этот ужас закончится.

— Янка, твою же мать… — выдавливает тихое ругательство, глядя на меня сверху вниз.

— Женя… Ну, хочешь, я прикроюсь скатертью, — не знаю, что ещё сказать в подобной ситуации. — Можешь накинуть мне её на голову, как паранджу, только возьми с собой. А?

— Ты невыносимая, — шипит сквозь зубы, делая успокоительный, глубокий вдох. — Непослушная, бегущая впереди паровоза, глупая девочка.

— Твоя?

Приближаюсь к нему и опускаю ладони на грудь, укладывая голову туда же.

— Моя, — шепчет над ухом, стискивая на шее объятия.