— Он сказал, что хочет отомстить за друга, и призывает нас в союзники.
Юлия Николаевна встала, заходила по комнате. Ковров настороженно смотрел на нее, готовый в любую минуту броситься на помощь.
— Ты веришь ему? — спросила Юлия Николаевна.
— С какой стати ему верить... Объявляется неизвестно откуда человек... И доктору Катцелю-то он — друг, и Шпильце хочет в каторгу упечь, и жена у него — баронесса фон Деринг... Так и хочется ему сказать: ты, господин, слишком много знаешь, будь осторожен.
— Пожалуй, нам действительно следует уехать... — неуверенно сказала Юлия Николаевна.
— Ты умница, Юленька, — обрадовался Ковров, подошел к жене, обнял ее. — Мы заберемся куда-нибудь, где нас никто не найдет...
— Такого места нет...
— Уедем в Америку.
— Почему, Сережа, мы должны прятаться? Почему мы должны бегать, как преступники, бояться встреч с соотечественниками, лишать детей, наших детей, родины, а настоящая преступница будет подсылать к нам наемников, охотиться на нас, как на дичь?.. Почему, Сережа?
Сергей Антонович удивленно посмотрел на жену: .
— Но ведь ты сама говорила...
— Я много думала в последнее время, Сережа... — перебила она Коврова. — Никогда и нигде у меня не будет душевного покоя, пока мы предоставили этим людям право охотиться на нас... Это они должны бегать от нас... И в конце концов оказаться там, где им и место — за решеткой.
— Ну, слава Богу! — с огромным облегчением воскликнул Ковров. — Ты выздоровела, Юленька! Юленька, приготовься выслушать самое главное... В любую минуту ты можешь остановить меня... И я доскажу тебе все как-нибудь в другой раз, договорились?
Юлия Николаевна кивнула.
— Загурский сказал, что приехал сюда по поручению генеральши фон Шпильце.
— Как?!— воскликнула Юлия Николаевна.
— Мне продолжать? — на всякий случай спросил Ковров.
— Конечно, Сережа... Но ведь Шпильце не знает, что я осталась жива, для нее я умерла...
— Нет, Юленька... Она знает, что ты жива... Видимо, тебя здесь увидел кто-то из русских... и узнал...
— Вот видишь! Я же говорила тебе...
— Не будем об этом... Для Шпильце ты представляешь большую опасность...
— Я?.. Опасность для Шпильце?
— Делу снова дан ход... Им занялся другой, более искушенный следователь. Я имел честь с ним познакомиться... Этакий английский бульдог, по-моему, честный человек. Вцепится — не оторвешь. Более всего Шпильце боится, как бы ему не стало известно, что ты жива.
— И зачем она прислала Загурского? Чтобы убить меня?
— Нет... Она поручила ему втереться к нам в доверие, начать пользовать тебя... А лечение вести таким образом, чтобы полностью расстроить твои нервы и превратить тебя... Ну, словом, чтобы твои показания не имели никакой силы...
— Понятно, — раздумчиво произнесла Юлия Николаевна. — Неясно только, зачем он рассказал обо всем тебе...
— Я задал ему этот вопрос...
— И что он ответил?
— Вот давеча та женщина говорила, что месть иссушает, что месть — не христианское дело. Так она же мстила невинным... А тут живет паучиха, затаскивает в паутину новые и новые жертвы, а тех, кто по случайности вырвался, считает своим правом преследовать и убивать. Надо остановить ее.
— Браво, Юленька!
В дверь тихо постучали.
— Что тебе, Глаша? — спросила Юлия Николаевна.
Вошла Глаша.
— Гюнтер из города письмо привез... Я думаю, чего до утра ждать. Может, важное что...
— Где письмо? — бросился к Глаше Ковров. Она достала из необъятного кармана фартука
конверт. Ковров, быстро пробежав адрес, сказал:
— От Николая...
Нетерпеливо разорвав конверт, он углубился в письмо, а Глаша подошла к Юлии Николаевне и негромко сказала:
— Сегодня опять эту встретила. Она меня как будто караулит... То в сырной лавке у Ганса, то в кондитерской у Петера... И улыбается, змея...
— Почему ты оскорбляешь эту женщину? Что она сделала тебе?
— Сразу видно, что змея. И про вас интересуется... Как, говорит, здоровье Юлии Николаевны... А я ей говорю: «Вашими молитвами». А ее всю так и перекосило...
— Глаша! Я тысячу раз тебе говорила: грубостью ты унижаешь прежде всего себя.
— Это мы, Юлия Николаевна, переживем... А чего, скажите, она про ваше здоровье выпытывает? Зачем ей это знать нужно? Заботливая нашлась... Гадина она...
— Глаша! Я запрещаю тебе браниться!
— А как мне прикажете ее величать?
— Ступай; Глаша, — сказал Ковров. — Мне поговорить нужно с Юлией Николаевной.
— Неприятности какие в письме? — встревожилась Глаша.
— Тебе привет от Долли, — сказал Ковров.
— Вы говорили, вроде от Николая Яковлевича письмо... Причем тут мадмуазель Долли? — насторожилась Глаша.
— Много будешь знать, скоро состаришься...
— Ох, окрутит она его! Как пить дать — окрутит!
— Не твоего ума дело, — рассердился Ковров. — Ступай.
Продолжая ворчать на Наташу и на Долли, Глаша удалилась.
— Что-то нехорошее в письме? — беспокойство Глаши передалось Юлии Николаевне.
— Помнишь управляющего князей Шадурских? У него еще имя такое замысловатое — Полиевкт Харлампиевич...
— Как же мне его не помнить?