Развилка

Офицера звали Николай Шатов, и полтора года назад он был честным исполнительным командиром Красной армии. Во время обороны Ростова-на-Дону делал доклад представителю Ставки Верховного Главнокомандующего маршалу Кулику о срочной эвакуации артиллерийских складов и некомплекте вооружения для вновь сформированных дивизий. Имелась проблема, не хватало транспорта, и дивизии не были боеготовы. Потребовался крайний, на кого можно свалить вину, и Кулик выбрал своей жертвой Шатова. Сначала кричал на него, а когда подполковник попытался оправдаться и предъявил приказы Кулика, которые можно было назвать вредительскими, маршал набросился на него с кулаками и пистолетом.

В общем, маршал при многочисленных свидетелях избил подполковника, который прослужил в Красной армии больше двадцати лет. И когда немцы погнали советские войска на юг, Шатов остался в Ростове. Какое-то время находился на нелегальном положении, а когда убедился, что немцы не такие звери, как их расписывают, пошел в комендатуру и сдался. После чего Шатова отправили в распоряжение РОА, проверили, признали годным к службе и он оказался при штабе 1-й Русской армии. А сегодня добровольно вместе с группой штабных офицеров вышел на передовую и пока не пасовал, стрелял неплохо и не трусил.

— Что странно? — уточнил я у Шатова.

— Советская артиллерия молчит, — ответил он.

В самом деле, так и есть. Обычно после каждой атаки нас накрывали из минометов, а пару раз даже крупными калибрами, но сейчас пауза.

— Слышите? — Шатов приподнял указательный палец. — Канонада с юго-запада приближается.

Я прислушался. Снова подполковник прав — канонада приближалась. Значит, помощь уже близко. Однако кто идет к нам на выручку, немцы, румыны или какие-то резервные части ДКС? Мне об этом никто не докладывал, и оставалось только гадать.

— Ну как вы тут? — в помещение вошел обсыпанный известкой и цементной пылью начальник штабной охраны Петя Васильев, который, как и я, принимал участие в обороне.

— Нормально, — я посмотрел на него и вопросительно кивнул: — Какие новости?

— Скоро нас деблокируют.

— Кто?

— Дивизия Шкуро, а вместе с ней черкесы Султан-Гирея, калмыки и сводный полк дивизии Быкадорова.

— Сдюжат?

— Обязательно, у Андрея Григорьевича есть танки и много артиллерии, на Кавказе разжился. А большевикам сейчас уже не до нас.

— Немцы в контрнаступление пошли?

— Да. Они под Калачом-на-Дону хороший ударный кулак собрали, подгадали момент, и пошли к Волге. Говорят, уже Голубинский взяли и Самофаловку отбивают. Если так и дальше пойдет, к вечеру возьмут Сталинград в полукольцо.

— Хорошо бы… — протянул я и задал новый вопрос: — А про Кононова что слыхать?

— Прорвался к Аксаю. Красных накрошил столько, что вся степь в трупах, трофеи богатые взял и сел в оборону, ждет помощи.

— Красиво по тылам коммунистов Иван Никитич прогулялся.

— Точно, — согласился со мной Васильев и пошел дальше.

Мы просидели на позициях еще час. Большевики не наступали, артобстрелов не было, а небо над нами по-прежнему чистое, ни чужих самолетов, ни своих. А когда нас деблокировали, и пластуны 1-й Кавказской казачьей дивизии при поддержке танков стали выдавливать красноармейцев из Котельниковского, а калмыки с черкесами двигались по степи и обходили противника с флангов, я вышел на улицу и медленно направился к нашему подвалу. Где мои казаки? Во время боя всех раскидало, многих видел, были живы. Но, наверняка, кто-то погиб и получил ранения, а я командир и обязан о них позаботиться.

Добравшись до подвала, я обнаружил перед входом в подземелье казаков моей группы. Они стояли над телами двух наших павших товарищей и, сняв каску, молча, я присоединился к ним. В полукилометре бой. Через дорогу в штабе суета, снова связисты волокут телефонный кабель и бегают солдаты. Но все это нас пока не касалось. Мы смотрели на мертвых братьев, и каждый думал о своем.

Впрочем, стояли недолго. Противно завыли мины, большевики решили напоследок напомнить о себе, и мы попадали наземь, а затем, прихватив с собой наших мертвецов, спустились в подвал.

— Погиба! — из темного угла слабым голосом позвал меня Семен Николаевич Краснов.

Я подошел к нему. Он сидел на старых досках, был бледен и осторожно баюкал перевязанную левую руку, видимо, получил ранение.

— Выжил все-таки? — снизу вверх, посмотрев на меня, сказал он.

— Так точно, господин генерал, — стоять было трудно, я присел на корточки и положил автомат на колени.

— Ты везунчик, сотник. Как и твои казаки.

— Дело не в везении.

— А в чем?

— В опыте.

— Да, наверное, ты прав. Но везение тоже имеет место быть, я знаю, о чем говорю. Как там наверху?

— Мины, — я был краток.

— Большевики отступают?

— Да.

— У тебя спирт есть?

— Нет.

— Жаль.

Краснов помедлил и, желая высказаться, сбросить с души груз, сказал:

— Знаешь, сотник, а я ведь был за то, чтобы уничтожить твою группу, когда вы золото Кубанской Рады притащили. И я такой не один.

— Я догадывался об этом, Семен Николаевич, и никого не виню. Окажись я на вашем месте, скорее всего, тоже за это выступил. Поэтому обид нет и быть не может. Каждый на своем месте.