Штрафбат — угроза серьезная. После прошлогодних неудач Сталин издал приказ всех провинившихся красноармейцев и командиров отправлять в штрафные подразделения искупать вину кровью. Надо признать, приказ действенный. И теперь всех трусов, дезертиров и желающих воевать уголовников, отправляли в штрафные подразделения. Правда, на фронте их пока не видели, но военные начальники стали пугать подчиненных штрафбатом. Обычное дело. Однако, что характерно, адъютант члена Военного совета Юго-Западного направления, считал себя боевым офицером. Вот оно как! Наверное, каждый день на передовой бывает и кровь ведрами проливает.
— Фамилия, звание, номер части! — потребовал адъютант от Беринга.
— Сначала свои документы предъявите, — спокойно ответил он.
— Документы!? Будут тебе документы! Сейчас! Не обрадуешься!
Адъютант посмотрел в сторону второй легковушки, из которой выбрались три мордастых офицера с автоматами ППШ. И в этот момент Беринг выстрелил в него из пистолета, который находился у капитана в кармане ватной куртки. Это был сигнал. Если бы наш командир стал крутить адъютанта, мы бы бросились вытаскивать советских бойцов из автомобилей и постарались обойтись без шума. Но в колонне броневик. Это меняло весь расклад, и казаки открыли огонь по всем автомобилям, кроме головного.
Автоматные очереди прошлись по грузовику и второму легковому автомобилю, а я накрыл броневик. Короткие злые пулеметные очереди ударили в БА-10 и его броня не выдержала. Пули калибром 12.7 миллиметров вскрыли ее, словно консервную банку. А иначе и быть не могло, так как они пробивают стальную броню 15 миллиметров на дистанции в полкилометра.
За первой очередью последовали вторая, третья и четвертая. Промазать было сложно, и я не мазал, выпустил полсотни патронов и броневик, точнее, что от него осталось, зачадил и загорелся. Выживших в БА-10 не было — гарантия.
Я осмотрелся. Из головного автомобиля уже вытащили «жирного гуся», невысокого мужика в кожаном полупальто, и потащили его в сторону. Все красноармейцы погибли. Однако у нас тоже потери. Каким-то непонятным образом один из охранников Хрущева успел выпустить длинную очередь из своего ППШ и задел двоих наших. Егор Сергейченко погиб, пуля попала ему в лоб, прошла аккурат под козырьком каски. А Миха Чагин получил ранение в плечо. Это наши первые потери. Плохо.
— Живее! — поторопил казаков Беринг.
Пленного потащили к грузовику. Следовало, как можно скорее, уйти от моста, затаиться на одной из проселочных дорог и перевести дух. Однако мы не успели. Со стороны Кущевской появились три грузовика с красноармейцами и несколько мотоциклов. Не понятно, то ли случайность, то ли нас все-таки вычислили. А с востока, от Краснодара, пошла пехота, около двух рот. Мы в низине, слева и справа степь. Как поступить? Самое очевидное решение — принять бой и дотянуть до темноты.
— Андрей! — обратился ко мне Беринг. — Держи дорогу!
— Есть! — отозвался я и поймал в прицел вражеский грузовик, который остановился в трехстах метрах и с него стали спрыгивать красноармейцы.
Начался бой. Но я по сторонам не смотрел, некогда. У меня своя задача и пока были патроны, а их оказалось всего две ленты-сотки, не давал красноармейцам перейти в атаку.
Очередь! Мимо.
Очередь! Кабина грузовика разлетелась на куски.
Очередь и повторная! Зацепил кузов, в котором находились бойцы, двух-трех точно достал.
Очередь! Пули размолотили движок следующего грузовика.
Очередь! Несколько красноармейцев поднялись в атаку. Храбрые ребята, но глупые. Двоих, кажется, срезал.
Я старался бить экономно. Однако две ленты это всего лишь две ленты. Когда патроны закончились, ДШК замолчал. Пришлось взяться за автомат, и я осмотрелся.
Колонну от Кущевской задержали, а вот пехоту, которая шла с юга, не получилось. Красноармейцы рассыпались и, на ходу стреляя из винтовок, теряя товарищей, добрались до берега реки. Она не широкая, им бы залечь, задавить нас, прижать к земле и послать вдоль Кавалерки дозоры. Но они стали выбегать на мост, оказывались на открытом пространстве, а затем попадали под перекрестный огонь автоматчиков и ручных пулеметов.
«Вот так всегда, — подумал я, наблюдая за тем, как падает очередной вражеский боец. — Никогда в России людей не ценили. Ни при царях, ни сейчас. Командиры гонят бойцов на убой, и они гибнут. Бабы еще нарожают. То ли дело мы — казаки. Своих братов всегда берегли. Или нет? Конечно, не всегда. И у нас по-разному складывалось. Особенно когда нами командовали люди со стороны, чужаки»…
— Погиба, сюда! — позвал меня Беринг, и я метнулся к нему, перебежал дорогу и свалился в канаву, которую облюбовал командир.
Пленник был рядом с Берингом, связан и под левым глазом у него быстро набухал синяк. Над нами посвистывали пули, обстановка напряженная, а командир улыбался. Он был счастлив.