Развилка (СИ)

Лазарь Митрофанович попросил коменданта не мешать беседе и удалиться, а сам разместился за столом. Но когда появился военнопленный, он слегка привстал, пристально в него всмотрелся и спросил:

- Никифор, ты что ли?

Военнопленный поднял голову, скользнул по Иванову взглядом и, отвернувшись в сторону стены, ответил:

- Красноармеец Никифор Саблин, 25-кавалерийский полк 15-й Донской казачьей дивизии.

- Это же я, Лазарь, - Иванов нахмурился и снова присел: - Не узнал?

- Узнал, - Саблин по-прежнему смотрел на стену.

- Присаживайся, брат, погутарим.

- Не об чем мне с тобой гутарить. Не брат ты мне.

- Отчего же? - от сдерживаемых гневных чувств лицо Иванова слегка побагровело.

- Шкура ты... Родину продал...

- Смотрю, хорошо тебя комиссары обработали, Никифор. Забыл, как мы большевиков вместе рубали? Помнишь восемнадцатый год?

- Что было, то прошло. Я за свои ошибки молодости ответил и кровью за них заплатил. Сначала в Польше, когда ляхов рубал, а потом в тюрьме.

- И все-таки присядь, Никифор, - Лазарь Митрофанович скривился, словно съел кислятину. - Ты от родства нашего отрекаешься, а я нет.

Молча, Саблин покачал головой, и Лазарь Митрофанович кивнул мне, мол, помоги красноармейцу. Я все понял правильно, отлепился от теплой печи, приблизился к Саблину и слегка подтолкнул его к столу. Он едва не упал, зыркнул на меня злым взглядом и все-таки присел на табурет.

- Есть хочешь? - поинтересовался у него Иванов.

- Харчами купить собираешься? - огрызнулся Саблин. - Не выйдет.

- Перестань, - Лазарь Митрофанович слегка ударил ладонью по столу. - Не ершись, не надо. Хорунжий, мечи на стол, что есть.

Продукты у нас были, свежий хлеб, консервы, сало и колбаса. Я наготавливать не стал, порубал шматками колбасу и сало, порезал хлеб и вывалил все это на большое блюдо, а затем снял с печи чайник и налил в жестяную кружку кипятка. Заварка и сахарин нашлись в запасах коменданта. Этого пока хватит.

Саблин посмотрел на продуктовое изобилие, сглотнул голодную слюну и опустил голову. Сильный человек - решил ничего не брать у "врагов", уперся и не отступает, хотя заметно, что давно уже голодает и находится на грани. Еще немного и помрет.

- Чего не ешь? - Иванов вопросительно кивнул родственнику.

- Не могу, пока другие голодают.

- А я ради этого и приехал. Тебя повидать, само собой. Но главное - позаботиться о пленных казаках.

- Только о казаках?

- Да.

- А остальные не люди?

- До остальных мне пока дела нет.

Пленный снова посмотрел на еду и попросил:

- Отпусти меня, Лазарь. Христом Богом прошу. Не мучай. Не хочу я с тобой говорить и на еду смотреть не могу.

- Не выйдет, Никифор. Поговорить со мной придется. Пока не погутарим, будешь сидеть здесь, в тепле, перед едой, а твои друзья будут стоять на морозе. Ешь!

Последнее слово прозвучало, словно команда, резко и отрывисто. Тут уже Саблин не выдержал и накинулся на еду. Первый кусок колбасы буквально проглотил, почти не прожевывая, и я подумал, что надо его притормозить, как бы заворот кишок не произошел. Но он сам догадался, что торопиться не стоит, и дальше ел не торопясь, сдерживая жадность, и запивая еду чаем.

Пока Саблин насыщался, мы молчали и наблюдали за тем, как он ест. Но все когда-нибудь заканчивается. Блюдо опустело, и чай был выпит. Я снова наполнил кружку кипятком и пододвинул ее пленному, а он добавил заварку, взял кусок сахарина и обратился к Иванову:

- Раз уж так все вышло, говори, что тебе надо. Только учти, я никаких военных секретов не знаю. Обычный красноармеец.

- Запомни, Никифор, ты не красноармеец, а казак. Красный, но казак. Этого ничем не отменить. Мы с тобой родились казаками, живем как казаки и умрем казаками.

- Хорошо, - согласился Саблин.

- Как ты жил все это время?

Никифор пожал плечами: