Мы не хотим, чтобы вы умирали во имя чуждых вам коммунистических идей! Вы уже увидели прелести диктатуры большевизма: наша страна убогая, холодная, голодная; вся покрыта тюрьмами и концлагерями; миллионы наших людей погибли и погибают от руки кровавого Сталина. Мы не хотим больше крови, мы не собираемся мстить кому бы то ни было, даже энкаведистам, если они бросят свои преступные действия. Довольно крови! Да восторжествует свобода! Мы с вами - мученики и жертвы большевизма! Мы хотим и достойны лучшей жизни.
Вы все окружены. Чтобы не было ненужной крови, переходите к нам, с этими листовками и без них, поодиночке и группами, с оружием и без оружия!
Вы найдете у нас родной и братский прием. Если вы попадете к немцам, всех вас они будут направлять к нам, к казакам. У нас есть с ними об этом договор.
Ждем вас. До встречи!
Командир 102-го Донского казачьего полка майор Кононов.
(Бывший командир 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии Красной армии)"
Немцы не верили, что от разбросанных с самолетов и оставленных на пути красной кавалерии листовок будет толк. Однако результат превзошел все ожидания. Корпус Белова понес серьезные потери, был сильно разбавлен насильно мобилизованными людьми, а кадровые вояки устали. Поэтому уже на следующий день пришли первые перебежчики, несколько командиров во главе с батальонным комиссаром Кочетовым и с ними почти сорок бойцов. Я был среди тех, кто их встречал и хорошо запомнил, что говорил батальонный комиссар перед казаками и Кононовым:
"Товарищи! Мы уже много времени бродим по лесам. Мы давно уже в душе были разочарованы политикой Сталина. Но мы боялись сдаваться немцам. Вчера немецкие самолеты сбросили листовки, подписанные Кононовым. Вот они. Я и мои бойцы прочли их и ни слова никому не говоря в душе решили перестать проливать кровь за чуждые нам интересы Сталина. Обращение ваше, товарищ майор, на нас глубоко подействовало. Каждый из нас был настроен, как можно быстрее все бросить и уйти к вам. Вчера вечером я из политотдела корпуса получил радиограмму. Вот вам ее текст:
"Эмигрант-белогвардеец, ушедший в 1920 году за границу, майор Кононов, написал к корпусу обращение. Эти листовки собрать, сжечь и разъяснить людям, что это провокация. Наше дело справедливое, мы под руководством партии Ленина-Сталина победим. Всех лиц, морально неустойчивых, изолировать или взять под наблюдение. О политическом настроении людей доносить в политотдел корпуса через каждые шесть часов".
Я с командиром дивизиона поняли уже давно, что дело Сталина не защищает интересов русского народа, но не было подходящего момента, чтобы уйти. И вот мы сегодня пришли к вам не как пленники, а как ваши братья. Если вы, казаки, поступите с нами так, как написано в листовках майора Кононова, уверяю вас, Сталин скоро будет разбит. А теперь мы готовы идти с вами вместе!"
Перебежчиков отправили в тыл, а вскоре за ними последовали другие. Красноармейцы выходили постоянно, поодиночке и целыми отрядами, часто без оружия, которое они бросили в лесу или закопали. За два дня кавалерийский корпус Белова потерял от дезертирства половину личного состава, и красный генерал решил пройти на прорыв. Он рванулся в одну сторону, а там немцы. Метнулся в другую, а там казачий моторизованный батальон. После чего он снова затаился в чащобах, и мы стали смыкать кольцо. Сил у нас вроде бы много, но и территория немаленькая. Многие хутора и поселки отсутствовали на картах, а большинство дорог летники. В сезон они есть, а по зиме заброшены и засыпаны листвой, ветками и прочим мусором. Поэтому нам приходилось распылять силы, и мой взвод был отправлен на один из безымянных хуторов, о котором прикомандированные к казакам гомельские полицаи ничего не знали. Сказал проводник - есть хутор и дорога на юг, но он там давно не был. Следовало проверить информацию. Для этого выделили нашу 4-ю пластунскую сотню, и мой взвод пошел в авангарде.
До хутора добрались быстро, благо, есть две телеги, и проводник не обманул. Обнаружили, что местных жителей давно нет, судя по всему, ушли три-четыре месяца назад, и я собрался доложить о результатах Тихонову. Временно приданный взводу связист развернул радиостанцию, вышел на связь с сотней и тут такие известия. Приказ - держаться, и я собирался его выполнить. Не считая связиста и возниц, которых я отпустил, нас тридцать восемь человек. На вооружении карабины и автоматы, два "максима" и два ручных пулемета Дегтярева, а так же гранаты, которых не так уж и много. Сила у меня под командованием не великая, если сравнивать с остатками идущей на прорыв конно-механизированной группы. Но на подходе сотня, а за ней наша мотопехота и кавалерия...
- Вот они, смотри взводный, - подал голос Савельев и кивнул в сторону леса.