Инвесторы опасались, что происходившее в некоторых развивающихся странах могло распространиться на экономики сходных уровней развития. Они начали выводить финансовые ресурсы с таких рынков, принимая гипотезу, что проблемы, с которыми столкнулись страны Юго-Восточной Азии, могут распространиться на Латинскую Америку и постсоветское пространство. В таких ситуациях главные заботы участников рынка связаны не с долгосрочными перспективами той или иной экономики, а с сохранностью денег собственников. Временной горизонт ключевых решений становится коротким. Для стран, относящихся к категории развивающихся рынков и имеющих значительную краткосрочную задолженность, это создает непростые проблемы. Особенно это относится к странам, где финансовый и платежный баланс зависит от динамики цен на рынке сырья (
Инвесторам нетрудно понять, как происходящее на сырьевых рынках скажется на финансовых рынках. Отсюда их естественная реакция — вывод средств с наиболее рискованных рынков (
Начавшиеся позитивные тренды в российской экономике позволили, в частности, создать и нарастить золотовалютные резервы. В июле 1997 года в России они достигли 10,3 % ВВП (24,4 млрд долларов), в Бразилии — лишь около 7 % ВВП (63,8 млрд долларов)[43]
. Тем не менее, обе страны входили в зону высоких экономических рисков, вызванных разворачивающимся кризисом в Юго-Восточной Азии.Таким образом, едва сформировавшаяся российская рыночная экономика оказалась под двойным ударом — резкого снижения мировых цен на нефть и кризиса, начавшегося в Юго-Восточной Азии и перекинувшегося на Латинскую Америку. Кризис охватил более 20 государств. В Таиланде, Южной Корее, Филиппинах, Аргентине и Эстонии он привел к смене действовавшей власти. Причем в Индонезии и на Филиппинах был нарушен конституционный выборный процесс. В Индонезии в 1998 году и в Аргентине в 2001 году кризис сопровождался кровавыми столкновениями демонстрантов с властью, имелись раненые и погибшие (
В условиях изменившейся финансово-экономической ситуации, при падении цен на экспортные товары, составлявшие основу платежного баланса, возникла важная развилка: радикально снизить курс национальной валюты или сохранить его относительную стабильность?
Оба решения были рискованными. Радикальное снижение курса национальной валюты создавало угрозу стабильности банковской системы. Ведь при сочетании жесткой денежной и мягкой бюджетной политики банковская система гарантирует выполнение контрактов по валютным займам. Но при масштабной девальвации национальной валюты возвратить займы сложно. Решение о резком снижении курса национальной валюты означает, по сути, банкротство крупнейших частных банков: банковская паника, утрата населением значительной части вкладов, паралич системы кредитования реального сектора, остановка экономического роста. Причем в общественном сознании, тем более в политическом пространстве причиной такого катастрофического развития событий будут считаться сами действия правительства и Центрального банка по девальвации.
Но отказаться от девальвации рубля было тоже рискованно. Это создавало реальные риски утраты валютных резервов страны. Высокий спрос на валюту по выгодному для покупателей курсу, который вынужден поддерживать Центральный банк, быстро лишит его валютных резервов. Бразильские денежные и финансовые власти осознали этот вызов раньше российских. Они внесли коррективы в денежную и бюджетную политику почти сразу после начала кризиса в Юго-Восточной Азии.
Российские власти в то время были парализованы конфликтом между правительством младореформаторов и олигархами и, в отличие от бразильских властей, отреагировали на этот вызов позже. Последствия оказались серьезными: у инвесторов снизилось доверие к способности России выполнить свои финансовые обязательства.