Развиртуализация. Часть первая

Отплевываясь от тополиного пуха, они направились к метро Новослободская.

У припаркованного рядом со Сбербанком «Патриота» Димка задал вопрос, которого Кутялкин ждал весь вечер:

– Ты же понимаешь, что если обещанного крушения финансовых рынков не произойдет, твой сетевой маркетинг тоже пригодится?

– Пригодится, – уверенно ответил Кутялкин. Он и сам задумывался, куда приспособить пятьдесят человек, которые уже попали в его сети. – Храните гордое терпенье, не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье, – уклончиво ответил Гриша и навсегда попрощался со своим лучшим другом.

Когда Кутялкин смотрел на рванувший к третьему кольцу джип, ветер швырнул к его ногам стопку буклетов. Он поднял один из них – рекламка салона трехмерного тату на Остоженке.

«Набрать – не набрать?», – размышлял Кутялкин о планируемом звонке. Вчерашняя уверенность в необходимости встречи подостыла. Потом он решил, что терять ему по–прежнему нечего, и нашел в записной книге нужный телефон.

– Сегодня? – удивился он после вступительных приветствий. – Не поздно ли?

По невероятной случайности Олег Андреев проезжал по Садовому в районе Сухаревки и готов был подхватить Гришу. Через десять минут Кутялкин усаживался в блестящий черный Brabus. Он не стал интересоваться, откуда ОСА узнал местоположение своего будущего волонтера. Чувствовал, как неуместны здесь слова «узнал», «будущего», догадываясь – ОСА живет исключительно настоящим.

 

Москва, бункер на Остоженке, 33 часа до начала информационной войны

В бункере на Остоженке было уютно – технологичный, удобный рай для клаустрофила: мягкий пробковый пол, мозаики на стенах, открытые книжные полки, заставленные справочниками, точечная мягкая подсветка интерьера, огромная панель телевизора, офисная мебель, походившая скорее на гостиничную. Легкие соломенные кресла, легкомысленные гравюры.

Кутялкин и Павлов расположились за коротеньким приставным столиком. Андреев уселся за круглый генеральский полигон во главе:

– Вы были правы, когда проговорились, что мировое тайное правительство – фикция. Это разрозненные группки горе–демиургов, которые заигрались и перестали воспринимать мир во всем его многообразии, не научились видеть ничего кроме шахматных досок. Но они все еще пытаются играть, – все предисловия к начавшейся беседе ОСА сказал в машине. Он предупредил Кутялкина – в бункере зазвучит только конкретика, поэтому, можно не заглядывая в Клуб, ретироваться к жене и спокойно переспать столько безмятежных ночей, сколько еще выпадет «этому безнадежному миру». «Их будет немного. Уверяю Вас».

Гриша, как и тысячи безвестно канувших до него безумцев, выбрал перейти через Рубикон, который в подвале Остоженской цитадели неумолимо впадал в Стикс.

– Не смотрите на меня так – прослушать разговор в ресторане – не такая уж мегазадача.

Андреев перекинул Грише крепкий белый лист нестандартного формата – чуть больше А4. Гриша прочел «КурсЂ московской женской гимназии»:

– Это аттестат моей прапрабабушки. Выдали 130 лет назад, – невидимые распорки во рту ОСА оформили на его щеках два разновеликих бугра и несимметричную улыбку, которую наверняка смог бы повторить гибрид Марлона Брандо, Сталлоне и Чипполино. – Пощупайте бумагу. Пощупайте-пощупайте. Даже не пожелтела. Где только не валялся этот документ – десятки переездов, три революции, две мировые войны, одна холодная, десятки безымянных информационных. Даже гайдаровские реформы и потребительский бум–бум выдержала. Впишите что–нибудь в него, – ОСА протянул паркер. Кутялкин внимательно посмотрел на Андреева, потом на Павлова, пытаясь разобраться, в чем подвох. Конечно, испачкать аттестат прапрабабушки шефа добровольных самоубийц России – уже суицид, но совсем иного рода, чем надеялся Гриша.

– Вы за этим меня сюда пригласили? – ему не хотелось марать документ, переживший и дураков, и случившиеся из-за них умопомрачительные трагедии.

– Именно. Именно, – обрадовался могучий Чипполино напротив и хлопнул ладонью по столу. – Напишите–напишите, не пожалеете.

– Уже пожалел, – пробурчал Кутялкин. Стараясь не выглядеть идиотом, не способным придумать слова, черкнул первое, на что расщедрилась рука – свою витиеватую подпись.

– Вот, – взорвался ОСА. – Вот!

Гриша все еще не понимал, к чему клонит этот сложносочиненный, непробиваемый человек. Происходящее стало казаться столь же невероятным, как принцу Флоризелю после выпавшего туза пик[16]. Андреев словно почувствовал мысли волонтёра и вмиг посуровел:

– Все эти отступления, – он кивнул на аттестат, – чтобы Вы мне поверили. Людям испокон веков свойственно фиксировать себя, записывать мысли, события. Документам – свойственно теряться, потом неожиданно находиться. Когда Вы последний раз видели письменные свидетельства минувших эпох? Оригинальные дневники, записи, личные архивы именитых дворян?

– В музеях…, – начал было Гриша, но ОСА махнул на него рукой.

– Минимум 18–ый век да и то под стеклом развернута одна рваная страничка.

– Дневник Марии Мнишек, – вспомнил Гриша.