Развиртуализация. Часть первая

как будто пересекаем ручьи и рвы, распускаем швы, жжем труху чадящую на привале,

состоим из почвы, воды, травы, и слова уходят из головы, обнажая камни, мостки и сваи

и такие счастливые, будто давно мертвы, так давно мертвы,

что почти уже

не существовали[113]

 

«Минус один» – эксперты Reuters оценили в 1% (от общего населения Земли) количество жертв острой фазы кризиса, погибших в результате военных действий, беспорядков, эпидемий, природных катастроф

Гриша разговаривал с бубликами следующие три месяца, пока добирался до Кракова. Он надеялся, что ночные–дневные–постоянные беседы смогут уберечь, смягчить удары рока.

Он пересказал всё – от последнего взгляда в окно в день, когда уходил от бубликов на работу, до февральских морозов, которые чуть не доконали его в Германии.

Кутялкин рассказал бубликам о своей ненависти. Он хотел отомстить за все, что видел вокруг. Кому приложить его возрастающую ярость? Лешему? Руки коротки. Братьям Ротшильдам? Рокфеллерам-Дюпонам-Кеннеди? Ватиканской группировке? Где их искать? На какой из военных баз?

Постепенно его предвкушения мести замкнулись, сконцентрировались на одной фигуре – Олег Андреев.

ОСА устроил маленький апокалипсис в жизни Кутялкина, еще более болезненный потому, что он произошел одновременно с общим Апокалипсисом.

Кутялкин часто фантазировал, как убивает Андреева, искупая бесчисленные смерти и мучения. Иногда это помогало легче переносить холод, голод, усталость, снег, ветер, слякоть. Он бережно нес это чувство. Оно затягивало, придавало сил. Оно затмевало даже любовь. Кутялкин все еще надеялся, что испытывает чувства к своей семье и на его донышке осталось что–то кроме ненависти.

Гриша пришел в Польшу совершенно другим человеком. Он нутром почувствовал главную цель третьей мировой войны – предоставить людей самим себе и дьяволу, поселившемуся у них внутри.

Картины, достойного блокадного Ленинграда перестали шокировать. Он попадал в такие переделки, что отгремевшая в Уэльсе войнушка казалась детской считалочкой на фоне «Божественной комедии». Но он выбирался и шел дальше, словно кто–то его вел вперед.

К концу путешествия у Гриши оформилась четкая жестикуляция, выросло новое лицо, полностью заменившее прежнее, плохо составленное из неслагаемых черт. В преображении особую роль сыграл шрам, полученный в Саксонии, пролегший через бровь и дальше по щеке. Шрам выглядел так, словно по лицу прокатилась вытопленная со лба кровавая слеза.

Кутялкин несколько раз сменил одежду, оружие – в основном потому, что прежнее отбирали у него силой. Он чудом сохранил бумаги, которые передала ему Кох.

Внутри все вымерзло, вымерло. Спустя три месяца он мог соревноваться в жестокости, хитрости с кем угодно. Кутялкин не забыл, ради чего возвращался в Россию. Однако, эта цель потеряла объемы, вес, значение – просто вывеска, прибитая к душе.

Он часто думал – лучше бы я сдох в хранилище, лучше бы меня накрыло шальной миной. Все это время, долгих девяносто восемь дней, ему посчастливилось быть почти одному. Он не считал за людей тех, кого ему пришлось убить, обокрасть или тех, кто по доброй воле давали ему еду и приют.

Это были просто новые шрамы, отметины в душе, через которую теперь тоже пролегала дорога домой.

 

Эпилог

Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут дивиться и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное тысячемиллионное стадо.

Ф.М.Достоевский

 

43 часа до завершения пути

Танки втирали в землю кирпичи Ратушной башни. На её вершину забрался безумный горожанин–карбонарий и стрелял во всё, что шевелится.

Кутялкин видел – это наши танки, специальный карательный отряд армии, которая широким фронтом, от Северного до Средиземного моря, двигалась на Запад. Спецотряд зачищал неровности, оставшиеся после движения передовых групп.

Несколько тысяч фанатиков различного окраса (ветераны НАТО? польские ксендзы?) пытались отстоять город от «варварского нашествия», устроить партизанскую войну. Оплотом обороны они сделали Рыночную площадь. За трое суток штурма она превратилась в нагромождение камней, и фанатики сдались.