Развитие личности. Психология и психотерапия

Ведь точно так же необычайный рост «размеров» (здесь имеется в виду содержательный аспект) личности приводит к тому, что она начинает буквально «сыпаться», не в силах удерживать в едином управлении все свои бесчисленные «княжества» (я-отождествленные и я-неотождествленные роли). Как в случае великих империй, так и в случае развития личности вследствие преодоления некой критической точки «улучшение» оборачивается разрушением. Фактически вступают в действие некие естественные ограничители, которые прежде казались факторами незначительными, но оказались фатальными при достижении системой определенных размеров (точнее, при выходе ее за эти определенные миром размеры). Иными словами, как пассионарность, так и самоактуализация – это не какие-то реально существующие силы, которые можно было бы выделить и поместить в лабораторную склянку, а некие результирующие вектора, доступные взору внешнего наблюдателя, отражающие отношения взаимодействующих систем.

Это уточнение принципиально, поскольку оно избавляет нас от разного рода идеализаций и мистификаций, которыми грешат как экзистенциалисты, так и представители гуманистической психологии. Однако вернемся чуть назад и попробуем снова определить специфику этого «фантома», этого результирующего вектора, существующего по сути лишь на бумаге (что, впрочем, не мешает нам теоретически его изучать, сохраняя, правда, при этом сознание той условности, что присуща этому чисто номинальному «явлению»), которому мы считаем себя обязанными за процесс развития личности.

Когда Л.Н. Гумилев говорит о том, что пассионарность – есть тенденция, обратно направленная инстинкту самосохранения, мы можем расценить это буквально, тогда в число пассионариев войдут лица, характеризующиеся аутоагрессивным поведением (все – от алкоголиков до альпинистов), а мы окажемся в дураках. Разумеется, у Л.Н. Гумилева речь идет не о тех, в ком блокирован или недоразвит страх за собственную жизнь, отнюдь. Пассионарность – явление социальное, оно – двигатель социальной динамики, а потому пассионарий пренебрегает не биологическим инстинктом самосохранения, а его аналогом (или производным) в сфере личностной и соответственно социальной. Иными словами, он игнорирует не фактические опасности для его жизни, а мнимые, виртуальные угрозы, порождаемые спецификой личностной структуры. Причем он не борется с ними (даже если ведет себя очень воинственно), а именно игнорирует их, осознавая (чувствуя? Или не чувствуя?) виртуальность данных угроз.

Не играть роли, но жить в соответствии с посылами (интенциями) своей внутренней, сущностной индивидуальности – значит нарушить стереотипное поведение, значит переступить несуществующий барьер социального лабиринта (мы приводили эту аналогию, анализируя концепцию М. Фуко), в котором субъект удерживается страхом. Об этой «эмоциональной подоплеке», удерживающей человека в рамках однажды выработанного стереотипа поведения, мы также уже говорили, упоминая феномен стереотипного поведения, открытый И.П. Павловым и описанный К. Лоренцом. Эволюционный смысл этого феномена вкратце таков: особь, благополучно совершив некое действие однажды и установив таким образом его безопасность для своей жизни, обретает привычку и впоследствии поступать именно так. Теперь, когда привычка сформирована, чтобы особь не занималась впредь ненужной самодеятельностью, опасными экспериментами и не тяготела к экспромтам, последствия которых могут быть для нее самыми неблагоприятными, она (эта привычка) подобно водам Невы заковывается нейрофизиологическим аппаратом в «гранит» страха. Этот страх, этот «гранит набережной» будет теперь удерживать особь от попытки изменить избранную ею однажды «траекторию» поведения. И поведение это отнюдь не только бихевиоральные – «наблюдаемые реакции», но прежде всего поведение когнитивное, а именно – привычка мыслить так или иначе, о чем говорит и сам К. Лоренц, ссылаясь на указания Эрика Эриксона о «привычке к различению добра и зла», которая «начинается в раннем детстве и продолжает развиваться до самой зрелости человека».[169]

Самоактуализация, таким образом, есть трансгрессия самого себя как личности, трансгрессия своей субъективности (рожденной «субъективацией себя»), которая является не более чем результатом, сформированным в процессе адаптации к социальной жизни.