Развитие личности. Психология и психотерапия

Если же все-таки поставить перед собой задачу найти хоть какое-то принципиальное (структурное, системное) отличие человека от животного, то оно, по всей видимости, будет заключаться в том, что человек в отличие от животного способен относительно произвольно оперировать знаковой системой, то есть воспринимать знак как «означающее», а не «свидетельство». Иными словами, для человека «стимул» и «знак» – не одно и то же, это две разные вещи, которые кажутся ему тождественными, хотя речь должна идти не о тождественности, а о соответствии, причем относительно случайно установленном. У животного же, напротив, все знаки могут быть вполне сведены к стимулам, тогда как человек обладает способностью компилировать означающие (знаки) по собственному усмотрению.

Это, разумеется, инструмент, своего рода «рычаг», позволяющий человеку реагировать на стимул не непосредственно (точнее говоря, не только непосредственно), а и с некоторой временной задержкой. Данное обстоятельство можно пояснить на простом примере: ребенку человека можно объяснить, что он получит конфету только после того, как съест невкусную для него кашу, однако ни собаке, ни какому-либо другому животному (за исключением, разумеется, человека) этого объяснить никак нельзя. Можно добиться того, что животное съест более предпочтительную подкормку только после менее предпочтительной, но произойдет это не потому, что животное «решило» временно отставить первую ради ее последующего достижения. С определенными оговорками можно сказать, что здесь речь идет о «принципе реальности» З. Фрейда, который регулирует только человеческое поведение и противостоит «принципу удовольствия», что определяет поведение равно человека и животного.[220]

Однако даже будучи максимально предвзятым исследователем, нельзя не констатировать, что, кроме как о временной задержке в реакции на стимул (обеспеченной, конечно, значительным аппаратом, но аппаратом и только), здесь говорить не приходится. Иными словами, структурное отличие человека от животного столь незначительно, что расценивать его как некий существенный переход никак не приходится. Конечно, аппарат, возникший для обеспечения этой задержки, весьма существенен, но в целом – это только средство, призванное способствовать указанной способности: отсрочить удовольствие и удовлетворение потребности.

Так или иначе, но человек, как и всякое животное, определяется средой и действует не произвольно и не самостоятельно, но полностью зависим от того, каковым он является, а последнее определяется, разумеется, не самим человеком, но рядом внешних факторов: физических, биологических, физиологических и ноосферных (последние, как может показаться, созданы самим человеком, тогда как на самом деле они созданы человечеством, а не данным конкретным человеком, более того, человечеством историческим, а не существующим на данный момент времени). Все эти факторы – физический, биологический, физиологический и ноосферный – точнее, их производные в каждый данный момент времени для каждого конкретного лица – создают ту взаимную ассоциацию, которая и определяет его самого, а следовательно, и все его поведение.

Иными словами, положение человека в мире изменено лишь тем, что к действительным для других млекопитающих средам у него добавляется еще одна – ноосфера, для которой он имеет соответствующий воспринимающий орган, своего рода «анализатор». Человек как система, таким образом, реагирует точно так же, по знаменитой уотсоновской формуле «S->R», то есть декартовскому принципу рефлекторной дуги, наличие «промежуточной переменной» не меняет существа вопроса. Каково же в таком случае принципиальное отличие человека от животного? И есть ли оно вообще?

Ответ на этот вопрос суждено узнать человеку, который находится на этапе ПЗМ уровня ПЗМ развития своей личности. «Заратустра собирает своих учеников и хочет сообщить им свое учение, – пишет Д. Галеви, подводя итог второй части „Так говорил Заратустра“, – но голос его дрожит, и он замолкает, охваченный внезапной жалостью; он страдает сам, провозглашая свою ужасную идею; одну минуту он колеблется разрушить все иллюзии лучшего будущего, ожидание будущей жизни, духовного блаженства, туман которого скрывает от людей убожество их существования. Все эти мысли волнуют Заратустру. Состояние его угадывает один горбун и насмешливо спрашивает пророка: „Отчего Заратустра говорит с учениками иначе, чем с самим собою?“ Заратустра чувствует свою ошибку и снова уходит в пустыню. Этим кончается вторая часть книги».[221] Однако если соблюсти максимальную точность, то вторая часть книги заканчивается буквально следующим образом: «Ночью же он ушел один и покинул своих друзей».[222] Он уходит один, покидая трупы – своих других (с маленькой буквы).