Развитие личности

Активность молодого человека, продиктованная его физиологическим взрослением, перекладывается на рельсы социальной активности: получение образования, помощь родителям в воспитании младших братьев или сестер, выполнение ряда социальных обязанностей и т. п. Не оформившиеся еще в полной мере сексуальные желания сублимируются молодыми людьми в различных формах общения со сверстниками, различными формами творческой и общественной активности. Иными словами, молодой человек все больше и больше ощущает себя в качестве самостоятельного субъекта социальных отношений, неким носителем прав и ответственности. Фактически происходит окончательное разграничение его внутренней («личной») и внешней («общественной») жизни. Это разделение, создающее фундаментальную основу для реализации я-неотождествленного поведения, по сути венчает процесс формирования личности.

Теперь сформированная личность человека отвечает всем требованиям социальной игры, принятой в этом обществе.

Таков в общих чертах процесс формирования личности. Но прежде чем перейти к освещению тех вопросов процесса формирования личности, которые имеют первостепенное значение для процесса развития личности и психотерапии взрослого человека, мы рассмотрим психологические механизмы социализации, опираясь на модель, предложенную Львом Семеновичем Выготским. Л.С. Выготский создал удивительную по изяществу структурную модель развития мышления и речи ребенка, мы же используем усмотренные в ней тенденции для построения более общей модели социализации.

Начнем с краткого, весьма схематичного изложения идей Л.С. Выготского по указанному вопросу. Первое чрезвычайно важное для нас указание Л.С. Выготского состоит в том, «что слово долгое время является для ребенка скорее свойством, чем символом вещи», и далее: «слово – вещь, которая уже после становится структурой символической».[79] Далее Л.С. Выготский резюмирует: «Во-первых, мы легко отказываемся от того, чтобы приписывать ребенку в 1,5 года – открытие символической функции речи, сознательную и в высшей степени сложную интеллектуальную операцию, что, вообще говоря, плохо вяжется с общим умственным уровнем ребенка в 1,5 года. Во-вторых, наши выводы вполне совпадают с другими экспериментальными данными, которые все показывают, что функциональное употребление знака, даже более простого, чем слово, появляется значительно позже и совершенно недоступно для ребенка этого возраста. В-третьих, мы согласуем наши выводы при этом с общими данными из психологии детской речи, говорящими, что еще долго ребенок не приходит к осознанию символического значения речи и пользуется словом как одним из свойств вещи. В-четвертых, наблюдения над нормальными детьми, на которые ссылается Штерн, показывают, как говорит К. Бюлер, проследивший сам, как происходит этот момент у глухонемых детей при обучении их речи, что такого „открытия“, секунду которого можно было бы с точностью отметить, не происходит, а происходит, напротив, ряд „молекулярных“ изменений, приводящих к этому. Наконец, в-пятых, это вполне совпадает с тем общим путем овладения знаком, который мы наметили на основании экспериментальных исследований в предыдущей части. Мы никогда не могли наблюдать у ребенка даже школьного возраста прямого открытия, сразу приводящего его к употреблению знака. Всегда этому предшествует стадия „наивной психологии“, стадия овладения чисто внешней структурой знака, которая только впоследствии, в процессе оперирования знаком, приводит ребенка к правильному функциональному употреблению знака».[80]

Сделаем небольшое отступление. Итак, чрезвычайно важен в контексте нашего изложения тот факт, что ребенок изначально не воспринимает слово как символ вещи (как обозначение), но ощущает его как своего рода признак, свойство вещи. Это свидетельствует о той неразделенности с миром, которая впоследствии будет установлена, по меткому указанию Жака Лакана, «стеной языка». Ребенок живет в мире вещей (вещей, обладающих определенными свойствами), в отличие от нас, взрослых, которые живут в мире знаков, символов, в «картине», как сказал бы Л. Витгенштейн, в «модели действительности», но не в действительности как таковой. Такова ситуация на уровне «социальной растворенности»: другие люди воспринимаются им как вещи, обладающие определенными свойствами, поэтому его поведение – это не социальное поведение (в прямом смысле этого слова), его поведение – это существование в мире разнородных вещей.