(1) Следующим шагом мы сосредотачиваемся на том, с кем нам не хочется ничем делиться. Наша бесчувственная жадность обижает человека, о чем мы теперь сожалеем. Мы пытаемся ослабить свое двойственное чувство якобы прочного «я», которое будет обездолено, если якобы прочный недостойный человек будет совместно с нами пользоваться тем, что есть у нас. Ослабив свою напряженность, мы обнаруживаем уравнивающее осознавание нас обоих как людей, способных пользоваться чем-либо совместно. Эта точка зрения равенства позволяет нам признать, что человек также получит удовольствие от совместного пользования. Мы стараемся представить, что недвойственно отдаем ему или ей то, что у нас есть. Традиционный метод преодолеть нежелание делиться с другими – передавать часть чего-либо из одной своей руки в другую, из правой в левую.
Выбирая жадного человека, который не хотел с нами делиться, мы точно так же деконструируем собственное гиперчувствительное ощущение якобы прочного, бедного, обделенного «меня» и якобы прочного эгоистичного «тебя». Пытаясь сосредоточиться на нашем равенстве как людей, мы видим: то, что с нами не поделились, не делает нас неполноценными. Затем мы стараемся направлять сострадание на этого человека, чей эгоизм вызывает у других так много недовольства.
(2) Следующим шагом мы рассматриваем человека, ради которого мы хотели лишить себя справедливой доли чего-либо – например, свободного времени, – чтобы дать больше, чем ему необходимо, или даже больше, чем он хочет. Наше отношение было нездоровым не только к самим себе, но также и к этому человеку, о чем мы теперь сожалеем. Ослабляя собственное двойственное чувство якобы прочного недостойного «меня» и якобы прочного, более достойного «тебя», мы успокаиваемся в уравнивающем осознавании, которое предусматривает справедливость для нас обоих.
Наконец мы рассматриваем того, кто страдает разрушительным самоотречением, кто оставлял для себя совсем чуть-чуть или не оставлял ничего и отдавал нам больше, чем было необходимо. Этим человеком мог быть, к примеру, чрезмерно любящий и беспокоящийся родитель, который жертвует всем ради нас. С бесчувственностью и самолюбованием мы могли относиться к этой ситуации как к должному, ощущая якобы прочного заслуживающего внимание «меня» и якобы прочного «тебя», которое должно уделять нам внимание. Или же с гиперчувствительностью и виной мы могли быть возмущены и противиться, сопровождая это ощущением якобы прочного недостойного «меня» и якобы прочного «тебя», которое мне ничего не должно. В каждом из этих случаев мы сожалеем о страдании, которое такое отношение, должно быть, причинило нашему родителю. Мы стараемся деконструировать свое чувство двойственности и успокоиться в уравнивающем осознавании, с которым мы просто думаем о нас двоих. Сострадание к матери или отцу, чья компульсивная и зачастую ненужная жертва делает трудной его или ее жизнь, позволяет нам с благодарностью принять нашу справедливую долю и отказаться от злоупотребления щедростью родителя.
Растворение страстного желания в индивидуализирующем осознавании
(1) Затем мы смотрим на изображение того, кем мы жаждем или жаждали обладать в том или ином смысле, – или думаем о нем или о ней. Мы можем выбрать кого-нибудь из своей жизни или, возможно, изображение почти голого человека в журнале. Признавая страдание, которое мы причинили этому человеку, бесчувственно обращаясь с ним или с ней лишь как с сексуальным объектом, мы сожалеем. Затем мы пытаемся ослабить беспокойное, неуверенное чувство якобы прочного обделенного «я», которое отчаянно нуждается в обладании якобы прочном соблазнительным «тобой». Это оставляет нас с индивидуализирующим осознаванием. Вместо того чтобы хвататься за этого человека, мы лишь сосредотачиваемся непосредственно на нем или на некоторых его качествах. Мы стараемся проявлять уважение к этим качествам, не преувеличивая их.
Переходя к человеку, который жаждет обладать нами, мы пытаемся ослабить собственное гиперчувствительное ощущение якобы прочного, находящегося в опасности «меня», которого добивается якобы прочный преследователь «ты». Мы не одержимы желанием сбежать, а вместо этого видим человека, осознавая его или ее просто как индивидуальность. Это позволяет нам общаться с ним сострадательно и откровенно, не пугаясь и не поступая жестоко.