Развод. Без права на ошибку (СИ)

Слишком много обмана между нами встало. Море недомолвок… И чужие руки, которые поднимали ил со дна, усердно мутили воды.

С благими намерениями.

Я начинаю думать, что нет зверя страшнее благих намерений.

— Ты — отец этого малыша. Я не стану препятствовать, если ты захочешь принимать участие в его жизни.

— Захочу ли я?! Буду! Ань, буду… Даже не сомневайся!

— Но во всем остальном… пусть будет по-прежнему, — говорю через силу.

Поднимаю взгляд, и у Артема такие глаза, будто небо в очередной раз упало ему на голову и разбилось.

— Я понимаю, — выдавливает. — Мне сложно принять, но я понимаю.

Он трет грудную клетку, словно ему больно. Мне тоже было больно, и я отказываюсь вот так с разбегу бросаться снова в отношения с ним не из мести, а просто потому что хочу быть уверенной в своем мужчине. Увы, за прошедший год, от этой уверенности мало чего осталось.

— Но я буду тебя навещать.

— Хорошо.

— И ты не запретишь мне говорить, что я тебя люблю.

Упрямый. Настойчивый…

— Артем.

— Что?

Я отбрасываю в сторону тонкое одеяло и опускаю руку на живот.

— Сын толкается. Ты тоже можешь это почувствовать, если опустишь свою руку.

Глава 42

Глава 42

Он

Немного не веря в происходящее, я опускаю свою ладонь, Аня подталкивает:

— Смелее.

Ее голос звучит необыкновенно нежно и проникновенно, а у меня пальцы дрожат, как у старика или заядлого пьяницы, когда я касаюсь теплой, нежной кожи живота, уже такого объемного, круглого.

Пульс гудит у меня в ушах, словно я нахожусь под линиями электропередач. Поначалу ничего не чувствую, кроме тепла и атласа кожи любимой, но и от этих ощущений сердце сходит с ума. И буквально через мгновение, когда я уже успеваю обозвать себя бесчувственным чурбаном, вдруг ощущаю, как под моей ладонью что-то происходит.

Я надавливаю посильнее и в ответ чувствую яркие, быстрые толчки.

— Аня… — у меня нет слов. Горло перехватывает спазмами. — Он… пинает меня. Пинается в мою ладонь! Ты можешь в это поверить?

Толчки немного смещаются, я следую за ними рукой, пребывая в эйфории приятного шока. Я много раз представлял себя отцом, но то, что происходит в реальности, на порядок выше и глубже. Фантазии меркнут по сравнению с реальностью!

— Это чудо какое-то… — срывается с моих губ. — Настоящее чудо. Можно?

Наклонившись, прижимаюсь к коже живота губами, касаюсь его щекой, закрываю глаза от избытка эмоций. Анина рука медленно опускается на мою голову и перебирает короткие волосы, гладит осторожно. Я поднимаюсь, она убирает руку.

Мне хочется поцеловать ее. Сильно хочется, сердце вырывается из груди.

Но понимаю, рано.

Еще рано.

Как кляну я себя за то, что повелся на рассказы ее родителей. Я им никогда не нравился, обидел их девочку, и они решили, что ложь во благо Ани станет спасением от чудовища, которым они начали видеть меня после всего кошмара, через который мы прошли за эти долгие несколько месяцев.

И сейчас, оглянувшись назад, я понимаю, что сделал безумно много, но не сделал самого важного — не отстоял свою любовь.

— Тебе нужно побыть немного в больнице, Ань, я буду рядом. Приходить и проведывать. Расскажи о себе, как ты жила в это время?

— По сравнению с твоими приключениями, мои новости не такие бурные.

— Брось. Я хочу знать все. Ань, ты… свое дело открыла, будучи в положении.

Сказать, что я в шоке, значит, ничего не сказать, а еще мне стыдно становится, что я не видел этого в ней и считал лучшей ролью для Ани быть домохозяйкой, в то время как она так мило и оганично смотрится, работая с клиентами. Я видел ролики: моя любимая светится изнутри, горит этим делом.

— Ума не приложу, где были мои глаза! Смотрел только вглубь себя, на свои амбиции, а жена-то у меня — вон какая. Горжусь, горжусь безумно, так сильно, что распирает!

Аня розовеет от удовольствия и подхватывает слезинки.

— Ты действительно так считаешь?

— Да, — отвечаю от чистого сердца.

Она розовеет и признается едва слышно:

— Ты даже не представляешь, как мне важно было услышать эти слова именно от тебя, — и начинает плакать.

— Ань… Анют, все хорошо.

Наверное, этот тот самый момент, когда она не откажется от объятий, поэтому я бережно обнимаю, успокаивая, тайком целую в волосы.

— Больше никаких секретов. Давай не будем таиться… — прошу.

— Больше никаких секретов. Кроме одного, — добавляет.

— Какой еще секрет?

— Я не скажу, как решила назвать сына. Ты же позволишь мне назвать его так, как хочется мне?

— Разумеется. Уверен, ты выберешь лучшее имя.

Еще долго времени я провожу у постели Ани. Мы разговариваем обо всем, но я уверен, что и завтра нам найдется о чем поговорить. Оказывается, когда между нами нет стены недоверия и обид, говорить легко и приятно, даже о пустяках, они совершенно не раздражают и не кажутся глупыми или неуместными. Когда искренне любишь, без тени тайн, способных испортить отношения, каждая мелочь — самая нужная и важная.

Я бы пробыл у Ани еще долго, но ей нужно отдохнуть. Чувствую по ее взгляду, что Аня тоже не хочет со мной прощаться, и это вселяет надежду.

— Продиктуешь свой новый номер? Я мог бы позвонить тебе вечером, если ты не против.

— Нет, не против, записывай.

***