Развод и девичья фамилия

Кира вдруг почувствовала истовый – до жжения в глазах – прилив любви к своим коллегам именно за то, что «вопреки всему и назло врагам». За то, что пришли к разгромленной редакции, хотя, конечно, знали, что сегодня не будет никакой работы. За то, что стоят и не уходят, хотя вполне могли бы остаться дома, раз уж случился неожиданный выходной. За то, что вчера на полу в вестибюле и в кабинетах на втором этаже оказались лишь два десятка человек, пришедших на работу пораньше, а сегодня приехали все – даже типографское начальство разглядела Кира, и ребят из «Линии График», которые разрабатывали журналу «фирменный стиль», и капитана Гальцева – несколько в стороне, и недавно родившую Юлю Доброву с коляской, и Диму Галкина, уволившегося с месяц назад, и еще какие-то знакомые, но с ходу не узнаваемые лица.

Вот вам и корпоративная причастность, о которой так любил потолковать Костик на собраниях коллектива. Вот вам и здоровый патриотизм в отношении родной редакции. Вот вам и «любить по-русски» – когда все спокойно и ничего не происходит, работу вместе с начальством принято ругать и отчасти даже ненавидеть. Как только беда – все бегут на помощь, даже уволенные и с грудными младенцами.

Пока Кира пережидала поток машин, чтобы повернуть на стоянку, перед полосатой ленточкой оцепления невесть откуда взялся Батурин и уже что-то говорил, а его все слушали, моментально собравшись в единое целое и просовываясь поближе.

Батурина Кира тоже очень любила – в это особенное утро с дождем, серым небом, мокрым асфальтом и бесконечной вереницей залитых водой машин.

Завидев ее, сотрудники расступились, пропустили, и Аллочка подлетела – сияющая, розовая, неправдоподобно красивая, как будто из журнала. Подлетела и поцеловала с разгону, и смутилась, и остановилась, и как будто отступила.

– Привет, – сказала Кира весело. Аллочка была что-то уж слишком хороша, как будто не она вчера хрипло дышала на плиточном полу, и закатывала глаза, и с трудом приходила в себя, да и то только после батуринской пощечины.

Все вразнобой поздоровались, и Кира пробралась поближе к Батурину. Под многочисленными взглядами ей было неловко и хотелось, чтобы все отвернулись. Раньше ничего подобного она не испытывала. Гальцев издалека загадочно усмехался.

Из-за того, что было у нее в портфеле, Кира чувствовала себя от капитанской усмешечки ничуть не лучше, чем вчера в вестибюле.

Нет, наверное, все-таки лучше.

– Хорошо, – увидев ее, сказал Батурин, – значит, в конференц-зале. Мы сможем забрать из редакции компьютеры, я договорился. Номер переверстаем. Весь. От начала до конца. Магда Израилевна, фотографии погибших охранников. Найдете?

– Конечно, Григорий Алексеевич.

– Кто поедет в больницу, решим по ходу.

– А кто в больнице, Григорий Алексеевич?

– Гардеробщица. Ну, которую на крыльцо выволокли перед самым штурмом, – объяснил он Кире, и она вдруг сильно побледнела, до зелени. Но он знал теперь, что бледность ее почти ничего не значит. Она будет держать себя в руках, никаких истерик и посттравматических психозов. – Информацию о террористах я раздобуду сам.

– Можно мне, Григорий Алексеевич? – предложил Леша Балабанов.

– Нет, – отрезал Батурин, – про них вообще забудьте. Я сам.

Леша пожал плечами и усмехнулся.

– О двух других погибших тоже собрать информацию. Они не наши, из конторы на четвертом этаже. Вась, ты сделаешь.

– Хорошо.

– Вопросы?

Все задвигались и посмотрели друг на друга. Вопросов ни у кого не было. Маросейка ревела машинами. С зонтов лило за шиворот и на ноги. Обычное дождливое утро.

– Нет вопросов, – констатировал Батурин, – тогда пошли. Времени мало, а работы много, ребята. Под вечер всех пустят на рабочие места. Спасибо всем, кто пришел нас поддержать.

– Григорий Алексеевич, а правда, что это вы вчера всех…

Батурин помолчал.

Что-то он скажет, подумала Кира.

– О моем героическом прошлом, – заявил Батурин, – я поведаю всем желающим за рюмкой чая после того, как мы разгребем завалы. Устроим банкет, выпьем, и я отвечу на любой вопрос. Почти на любой! – Он повысил голос, перекрикивая поднявшийся веселый и уважительный шум. – Приглашаются все присутствующие. А пока пошли, сделаем номер гвоздем сезона и утрем нос всем, кто думает, что мы раскиснем!

Костик никогда не умел так говорить с людьми. Он был неплохой начальник, но так – не умел.

– Очухалась? – спросил Батурин, переждав, когда пройдет народ, потянувшийся в обход здания, к дверям конференц-зала. Гальцев куда-то подевался.

– Все в порядке.

– Мне Шмыгун с утра названивает, – сообщил Батурин, – каяться хочет. Знаешь, я думал, что это Костик ворует.

– Знаю, – согласилась Кира.

– С чего это он решил каяться?

– Его Сергей запугал. Сначала поймал, а потом запугал.

– Иди ты! – неинтеллигентно и весело удивился Батурин.

– Ну да. Ты видел Гальцева?

– Видел.

– Как ты думаешь, они не решат, что налет на офис организовала я? Чтобы замести следы предыдущего преступления?

– А что? – спросил Батурин. – Он опять намекал?