Развод и прочие пакости

У нее это очень ловко получалось: вывернуть все так, чтобы собеседник почувствовал себя неблагодарной скотиной. После смерти деда она просто изнывала от невозможности строить кого-либо в колонну по четыре. Даже предлагала Наде жить вдвоем – мол, так дешевле и веселее, но та категорически отказалась. Отец на построения не поддавался, со мной тоже не очень получалось. Приходилось ей ограничиваться таким вот выносом мозга через уши.

Прилетело сообщение от Феликса, невольно заставившее улыбнуться:

«Спокойной ночи, Ириш!»

«Спокойной ночи, сурок Фил!»

И даже стикер нашла с сурком. И вспомнила, как играла в подготовительном классе музыкалки «Сурка» Бетховена. Там был не экзамен, а отчетный концерт. И вот я вышла – в белом платье, в белых колготках, с огромным белым бантом. Играла и пела: «И мой всегда, и мой везде, и мой сурок со мною». Петь, конечно, не надо было, но мне хотелось. Дед тогда был счастлив. Он бы и сейчас наверняка был бы счастлив за меня. А может, и есть – где-то.

Вечером мы играли, и я чувствовала взгляд Феликса. Виталик и Карташов загораживали, конечно, но все равно долетало. Я уже забыла это воздушное ощущение влюбленности и предвкушения. Когда белой ночью солнце чуть прячется за горизонт, облака над ним вот такие же – пушистые, золотисто-розовые.

Не хотелось сейчас думать ни о чем плохом. Антон, Дарюс, бабушкино ворчанье – только не сейчас. Все будет хорошо. И у меня, и у папы. Должно быть.

Симфонию эту я не слишком любила. Да и вообще Прокофьев к моим любимым композиторам не относился. Только «Ромео и Джульетту» обожала, особенно «Танец рыцарей». Но сейчас купалась в музыке, растворялась в ней, как в этом золотом свете белой ночи.

Доиграем и куда-то пойдем. В понтовое место. Да хоть куда, не в этом дело. Потому что не есть, а ужинать. Впрочем, я любила хорошие рестораны. Последний раз была в таком еще зимой – отмечали сорокалетие Антона в «Percorso». Говорят, сорок не отмечают, поэтому были только вдвоем. Сейчас все это казалось таким далеким… в другой жизни.

Переодеваться, как и договорились, я не стала. Хотела сдать скрипку и улизнуть по-тихому, но все равно пришлось заходить в артистическую за сумкой.

- А ты не переодеваешься? - поймала меня Лерка.

- М-м-м… нет.

- Ирка, у тебя что, свидание?

Концертное темно-синее платье без рукавов выглядело вполне вечерним. Скорее, в пир, чем в мир или в добры люди.

- Ну…

- С тем красавчиком? Который тебе на концерте цветочки принес?

А ведь Лерки тогда точно не было. Оля трепанула? Или Марков? Не Феликс же.

- Бгмгм… - промычала я и удрала.

Феликс ждал в машине на стоянке. Кажется, никто нас не заметил. Вся эта конспирация... Это было, конечно, неправильным и неприятным, но меньше всего хотелось палить его. Все-таки служебные романы – зло. Но что делать, если так сложилось.

- Куда мы?

- Недалеко, - загадочно улыбнулся Феликс. – И там даже можно парковаться.

Буржуинских ресторанов в «золотом треугольнике» хватало, гадать не имело смысла. С Невского свернули на Большую Конюшенную, потом через Мойку на Миллионную. И место действительно нашлось.

- И что? – я с недоумением осмотрелась по сторонам.

- Прямо перед тобой.

Приглядевшись, я увидела над аркой-подворотней бледную вывеску, сливающуюся со стеной: «Ресторан-гостиная Штакеншнейдер». Хостес поинтересовалась бронью и предложила на выбор столик в одной из гостиных или во дворике-атриуме.

- Давай здесь, - попросила я.

Приглушенный свет, сплетенный с опаловым блеском белой ночи, плеск фонтана, тихая музыка, сладко-терпкое вино, пощипывающее язык.

- Фил, отбери у меня пирожки. Пока все не слопала.

Крохотные, на один укус, тающие во рту. Просто ум отъесть.

- Можем взять с собой. На завтра.

На завтра…

Ну да. Потому что завтра будем есть их на завтрак. Вместе.

Изнутри обдало таким же терпким и сладким, как вино, жаром.

- Да. Давай. Возьмем…

Глава 40

Я бы, пожалуй, предпочла, чтобы мы провели эту ночь у меня, но Феликс не спрашивал. Не свернул, как обычно, в сторону Кондратьевского, а поехал по набережной дальше – к Пискаревскому.

Ну и ладно, посмотрю, как он живет. Квартира очень многое может сказать о человеке. Тем более завтра выходной, вообще никуда не надо.

Остановившись в кармане у «точки» советской постройки, Феликс пошел к багажнику за виолончелью. Я взяла с заднего сиденья сумку и контейнер с пирожками, подождала, пока он закроет машину. Ветерок коснулся обнаженных рук, заставил вздрогнуть.

- Замерзла? – Феликс провел пальцем по гусиной коже, и мурашки побежали следом за его прикосновением. Целая стайка мурашей на тоненьких лапках.

А ты меня согрей, сказала про себя. Хотя черепахой, с футляром на спине, и обнять-то толком не получится.

В тесной прихожей я скинула туфли и остановилась, с любопытством оглядываясь.

Квартира была небольшая, стандартной планировки, мне приходилось бывать в похожих. Однако ремонт сделал ее более современной. Хай-тек в моем представлении не слишком вязался с Феликсом, но я вынуждена была признать, что все достаточно органично.

- Это твоя? Или снимаешь? – уточнила на всякий случай.

- Моя.