Твердолобый!
Ненавижу!
- Уйди, пожалуйста, - умоляю практически со слезами, а внутри срываются заслонки.
Но когда Соболев меня слушался?
Он притворяет дверь и надвигается на меня…
– Богдан, выйди, – произношу зажато.
Голова кружится от его близости и воспоминаний, режущих душу острым канцелярским ножом.
Бью мысленно себя по щекам и отчаянно выставляю перед собой руки, чтобы оставить его на приемлемой дистанции, что должна быть между людьми, которые разводятся после десяти лет в чем-то возможно, неидеального брака.
А кто вообще определяет эту идеальность?
Люди даже в политике, несмотря на кучу дипломатических статусов, не могут годами достичь соглашения. А что уж говорить о нас, простых людях, которые заплутали?
Мы вообще никогда не обсуждали наши отношения. Они просто были и всё. Как данность.
Ругались, конечно. Потом мирились. Рожали детей. Жили.
Мы жили. «Мы» были! А сейчас нас нет.
Есть только собственническая жадность, горящая в глазах мужа, когда он резко притягивает меня к себе и вызывающе целует. Ничего не могу с собой поделать и захватываю его шею в кольцо из своих рук. От него пахнет, как обычно. Сигаретами, туалетной водой, капельку — виски, и немного им самим.
Как пахнет любимый человек? Необъяснимо. А как выветрить из памяти этот запах? Невозможно.
Его язык кружит внутри моего рта напористо, нетерпеливо. Соболев и сдержанность в сексе всегда были где-то далеко друг от друга, и это необъяснимо заводило. И сейчас заводит.
– Я хочу секса, – заявляет Богдан, повышая температуру в моем теле до предела.
Не удерживаюсь от едкого замечания:
– Лана не справляется?
Он чертыхается и стискивает мою талию до резкой боли, так сильно, что я взвизгиваю. Грубо толкает меня на кровать и принимается медленно расстегивать рубашку.
Как завороженная слежу за его пальцами.
– Попроси секса у Ланы, – повторяю смело, упираясь локтями в кровать.
Дура.
Боже, ну почему я такая дура?! А если и правда, попросит?!
А если уже?
Внутри происходит взрыв ужаса. Петарды взрываются. Лучше уж я с ним.
Он мой.
Богдан тем временем управляется с пуговицами на манжетах.
– Ты глухой? – спрашиваю, сглатывая скопившуюся слюну во рту от вида татуировки на обнаженной груди. Обшариваю взглядом манящий пресс и короткие светлые волоски, уходящие тонкой дорожкой под ремень.
– Твой отец, – высказывает Богдан зловеще, абсолютно игнорируя мои слова про блондинку, – просто вездесущий гремлин, блд. Я искренне не хотел ругаться с дедом, но он переходит все границы. Зачем-то приставил своего человека ко мне. Следит.
Облизываю вмиг пересохшие губы, сжимая бедра от неконтролируемого желания, и пытаюсь вникнуть в смысл того, что Богдан продолжает говорить: – И пусть мой адвокат утверждает, якобы уважаемому суду совершенно пох*й по какой причине в нашей стране распадается семья, но я…, – застывает, – хер знает, что от вас Шацких ждать?!
– В каком смысле?
– Я тебя десять лет трахал и то не знаю, на что ты способна. Может, плохо старался?
– Не разговаривай со мной, как со шлюхой, – вскрикиваю и отпинываю ногой, когда он тянет меня за руку и усаживает, словно безвольную куклу.
Обсматривает светлыми глазами, заводит ладонь за спину и одним движением расстегивает замок на платье. Проникает под мягкую ткань и резко скидывает её с плеч.
Поднимаю голову и целюсь в его глаза ошалелым взглядом. Его ладонь по-хозяйски обхватывает щеку, большой палец оглаживает опухшие губы и проникает в рот.
Волнение катастрофическое, сама не понимаю, что делаю. Выдохнув, послушно принимаю его и облизываю. Второй рукой Богдан сначала оглаживает обнаженные плечи, а потом сдавливает грудь, сжимает затвердевшие соски.
– Пздц, Ян, – рычит. – Расстегни мои брюки.
Устремляюсь к застежке и совершаю отлаженные годами действия, нетерпеливо разделываюсь с пряжкой, пуговицей, ухватываюсь за язычок молнии и резко веду ее вниз. Брюки сваливаются на пол, а я нетерпеливо сжимаю напряженный член через трусы.
Секунду ожидаю, когда ко мне вернутся остатки здравого смысла. Хотя бы жалкие крохи. Словно испугавшись этого, поспешно отодвигаю широкую резинку и сдавливаю подрагивающий ствол, теперь без преград.
Обхватываю у основания, глазею на него, как ненормальная.
– Пососи, Ян, – просит, совершая толчок бедрами. – Как ты любишь.
Швыряю в него озлобленный взгляд, ожидая увидеть насмешку, но в его глазах только желание и похоть. Скулы на лице поигрывают от нетерпения, и Даня еще раз толкается в обхватывающую член ладонь.
– Пожалуйста, – произносит на выдохе.
Усмехаюсь… всё как всегда. В нашей спальне нет и никогда не было ссор.
Щацких и Соболевых.
Только Яна, Богдан и стопроцентная, сбивающая с ног порочность.
Собираю слюну во рту и обхватываю крупную головку губами. Между ног становится влажно, а внутри разливается чувство эйфории оттого, что я все еще имею безоговорочную власть над собственным мужем.
Мы вновь одно целое.