— Тогда у меня встречный имеется, — я сложила на груди руки. — Как ты там вообще оказался?
Он явно не хотел отвечать, но всё-таки снизошёл, процедив:
— Это моя территория. У меня здесь повсюду глаза и уши.
Почему-то тут же вспомнились слова Марины о всезнающей прислуге. Хотя я не исключала, что тут на помощь пришли и камеры наблюдения. Их в доме и снаружи хватало.
— Меня не может не радовать подобное утверждение. Это значит, Лисицын не единственный, у кого в поместье Громовых есть доступ к любой информации.
— Бросай язвить. Я задал вопрос.
— Очень размытый вопрос. Ты спросил, что за хрень? Представь себе, понятия не имею.
— Что там делал Плотников?
— А почему ты смотришь на меня так, будто подогреваешь, что это
— Впору заподозрить, — злые глаза прищурились, — раз уж у вас дело дошло до
— Которые я не приняла!
— Потому что я очень некстати замаячил на горизонте.
— Громов, ты в своём уме? — не выдержала я, окинув его взглядом с головы до ног. — Какая муха тебя укусила? Ты как с цепи сорвался!
Он смотрел на меня неотрывно, и в глазах его стыла какая-то невысказанная претензия, но вот что странно — он не спешил её мне озвучить.
— Да нет, — проговорил он неожиданно тихо, продолжая изучать моё лицо. — Складывается ощущение, что на цепь меня как раз стараются посадить. А я, Митина, знаешь ли, не привык к привязи. Я привязываться не собираюсь.
В последней фразе звучала настоящая, неподдельная угроза. Но я была слишком занята тем, что пыталась расшифровать смысл сказанного, чтобы по-настоящему испугаться.
— При… вязываться?.. — запнулась я, не совсем уверенная в том, что мы одинаково понимаем это в целом-то однозначное слово.
Громов смотрел на меня как на врага.
— Я вопроса своего не снимал. Что за хрень, Митина? Что такого предложил тебе Плотников?
Глава 36
— Как клещ прицепился, — я смотрела на Громова исподлобья, не желая сдавать свои позиции скорее из природного упрямства.
Но всё-таки не могла отрицать — меня тревожило то, чем всё это могло обернуться. Кто мог предугадать такой поворот? Кто мог предположить, что никто иной как Толя Плотников внесёт в наш относительно простой план такую сумятицу? Вот озвучь мне кто-нибудь подобное соображение накануне нашей фиктивной свадьбы, и я бы посоветовала этому человеку лечиться.
Но всё-таки… выкладывать Громову всё как на духу о предложении Плотникова или нет? Не сыграет ли его горячность против нас? Против всего, к чему мы стремились.
— Митина, ты замёрзла?
— А?
Громов провёл ладонью у меня перед глазами, будто проверял мою реакцию на окружающую действительность.
— В последний раз спрашиваю…
— А тебе какая разница?
— Такая, что нам надо решить, что делать с этой занозой в заднице дальше!
Вот, об этом я и говорила. Этого и опасалась. Сейчас при одном только упоминании Плотникова он заводился с полуоборота. Реагировал на него даже хуже, чем на Лисицына. Господи, а ведь ещё же Лисицын…
— Я и не говорю, что нам не нужно что-то решать. Просто… ну уж точно не выводить его из себя!
Громов прищурился, видимо, пытаясь на основании моего уклончивого ответа сделать какие-то собственные выводы.
— Ты, может быть, ещё и помириться мне с ним предложишь?
— Да это тут при чём? — я рассерженно стряхнула со своего веника налипшую листву и пошагала к дому. — Просто нам не следует действовать сгоряча. Нужно выработать стратегию.
Я почти ожидала, что Громов откажется идти следом за мной. Потому что в состязаниях по упрямству и твердолобости я бы точно ему проиграла. Но сзади послышалось шуршание листвы.
— Ты хоть соображаешь, что нахрапом стратегию никто не вырабатывает? Для этого нужно хоть какое-то время и холодная голова.
— Вот именно! — я развернулась к нему и, воспользовавшись тем, что он держался от меня на расстояние шага, ткнула пальцем ему в середину груди подчёркивая важность своих слов. — Нужна холодная голова. А у тебя с этим проблемы.
— А у тебя знаешь с чем проблемы, Митина?
Я вздёрнула подбородок, заранее готовясь отбивать новую вербальную атаку.
Он склонился ко мне, и я приложила все усилия, чтобы не отпрянуть — наши лица вдруг оказались в опасной близости.
— С умением прямо отвечать на вопросы. Несчастный метафорический кот уже хвоста лишился — так долго и сильно ты за него тянешь.
Он прав. Он прав, конечно. Но стоило попытаться.
Я опустила палец и отодвинулась от него, борясь со странным и совершенно неуместным желанием продлить момент нашего неожиданного сближения.
— У Плотникова, как оказалось, ничем не объяснимая деформация воспоминаний. Он… я, ей-богу не понимаю, почему он так решил, но он как будто не помнит, что я его избегала.
Громов какое-то время изучал моё лицо, очевидно, пытаясь определить, говорю ли я правду. И если да, то вся ли это правда.
— И с чего вдруг такие выводы?
— Ну… он полагает, что я открыта для… э-э-э… общения?
— Ты спрашиваешь или утверждаешь? — в карих глазах вспыхнула насмешка.
Мои щёки защипало от мгновенно прилившей крови. Обида смешивалась с искренним опасением, что он вот-вот раскусит мою недосказанность.