Развод. Не жди прощения (СИ)

— Тимур, привет, — произносит Герман в микрофон. — Виктория в душе, сейчас подойдет.

Меня словно ледяной водой окатывает. Зачем он меня закапывает? Знает ведь прекрасно, как на такое отреагирует Тимур. Похоже, Герман нарочно делает все, чтобы мой брак неминуемо распался.

— Это Тимур, милая, — рокотливо произносит он, указывая мне на телефон, мол, говори. — Хочет тебя услышать.

У меня внутри все сжимается. Я, похоже, сейчас услышу много неласковых слов.

8. (Герман)

Виктория неуверенно тянет руки к гаджету, а я поднимаю его над головой. Пусть вслух говорит. Она качает головой и взглядом показывает свое несогласие. Поднимается на цыпочки, опираясь о мою грудь рукой, пытается выхватить телефон. Такая милая, точно собачонка, встающая на задние лапки по команде «служить». Стоит одарить ее суровым взглядом, прекращает попытки. Сдается.

— Тимур? — произносит подрагивающим голосом, косясь на гаджет.

Странно, я думал, она ему сразу выложит, что он на громкой связи. Что же, все интереснее и интереснее!

— Ви, скажи честно, у тебя с ним что-то было? — голос Тимура уже не такой слащавый, как во время первой реплики.

Виктория вздыхает. Хех, что бы она сейчас ни сказала, это уже неважно. Я сделал все, чтобы ее индюк-муж счел, что я ее трахнул.

— Честно? Ничего не было, — выговаривает она обреченно. — Но ты же не поверишь.

Умная девочка, говорю же! Все уже сама поняла.

— Не поверю, — огрызается Тимур. — Но если ты вернешься в течение часа, у тебя будет шанс на прощение.

— Шанс на прощение? — шипит Виктория. Ей, похоже, уже плевать, что телефон у меня в руке. — Ты член в штанах удержать не можешь, и мне за что-то надо прощения выпрашивать?!

Направляюсь в кухню проверить, как там запекается мой лосось, все так же держа телефон чуть выше головы.

— Мы с тобой это уже обсудили, Ви, — из динамика раздается трескучий голос Тимура. — Пока ты во Франции, мне нужен секс. Этого не изменить. У меня всегда будет любовница. Просто прими это.

Во Франции? Так эта девчонка — и есть тот самый сборщик, который нашел для меня то, что не мог найти никто?! Едва не закашливаюсь от изумления. Рехнуться, как круто я зашел! Все карты в руки. Я чертов везунчик, мать его!

— Ты меня называл архивной крысой, Тимур, — сурово отвечает Виктория. — И совал свой отросток в ту блондинку!

На другом конце повисает гнетущая пауза, а я открываю духовку и смотрю на приятно набравшие цвета стейки. Еще пара минут, и можно подавать на стол.

— Ты и есть архивная крыса, Ви, — вдруг едко произносит Тимур. — Ты себя в зеркало видела, курица тупая? Патлы нечесанные. Про маникуюр ты даже не слышала, по ходу дела, — ощущение, что он там пальцы загибает. — Ходишь в непонятном тряпье от Зары и Оджи. Ты даже парфюмами не пользуешься, которые я подарил! А там не один аромат. С десяток ароматов! Ты — неблагодарная тварь, Ви. Я в тебя вкладывался, а ты…

Закрываю микрофон, чтобы приглушить дальнейший поток ругательств. Виктория застыла на пороге кухни, уставившись стеклянным взглядом в одну точку. Столько оскорблений разом выдержит не каждая психика. И ее тонкая душевная организация, похоже, на такое не рассчитана.

Заметив, что я приглушил звук, Виктория отмирает. Жестом указывает на стол, и я кладу телефон. Уверен, она не попытается завладеть гаджетом, сейчас она в такой запальчивости. что слабо соображает, что происходит.

— Нет, Тимур, — Виктория нависает над гаджетом и диким взглядом окидывает кухню. Ни на чем не фокусируется. — Это ты неблагодарная тварь и озабоченный кобель. Изменник! У меня с Германом правда ничего не было, а теперь будь уверен, я это исправлю! Я к тебе не вернусь, и не жди прощения за свою измену!

Она отталкивается от стола и отходит к окну. Всматривается в ночное питерское небо.

— Ты однажды вернешься, Ви, — рычит Тимур, — ты вернешься за документами. И знаешь, что тогда будет? Лучше тебе не знать, Ви, лучше не знать. Я верну тебе все страдания, которые ты мне причинила, и возвращать буду долго. С толком, с чувством, с расстановкой. Я тебя…

Пока Тимур не успел сказать, что убьет ее, отрубаю звонок. Хотя он наговорил и так достаточно, чтобы нанести серьезную эмоциональную травму. Виктория стоит у окна, обхватив себя руками. Шмыгает носом. Похоже, плачет.

Подхожу и, встав у нее за спиной, ласково глажу ее по плечам.

— Ужин готов, — наклонившись, шепчу на ухо.

Она вздрагивает, но не оборачивается. Закусывает палец.

— А можно… можно я не буду, госп… — снова это идиотское обращение! Но я не успеваю разозлиться, Виктория исправляется. — Герман, можно я не буду есть? Аппетит совсем пропал.

Слова звучат слабо, безжизненно и так жалостливо, что мне невольно становится ее жаль. Муж, конечно, по ней проехался, как каток. Разворотил самооценку, оторвал клок самолюбия, подсадил комплексов и заодно напугал до одури.