Развод. Не жди прощения

— Да, в Вышнем Волочке, как и раньше. Ты там была, — наконец доносится из трубки и фоном звучит сердитый женский голос: «один с ней встречаться ты не поедешь!» Паша перекрикивает ее: — Когда тебе удобно приехать?

Мы договариваемся о встрече через сутки, на после завтра. Я даже не планирую отпрашиваться у Германа, просто поставлю перед фактом.

— Тогда в одиннадцать утра у железнодорожной станции Вышний Волочёк, — подытоживает Паша, — я тебя встречу.

— Ты мой спаситель, Паш! — от радости я готова прыгать до потолка. — Спасибо огромное! Я тебя люблю!

Вешаю трубку и слышу за спиной многозначительное покашливание. Обернувшись, вижу Германа. Уже в домашнем костюме. Тоже шелковом, только бордовом. При всей расслабленности образа от него исходит агрессивная энергетика. На челюсти проступили желваки. Взглядом он уже дыру во мне прожег.

Вскипаю мгновенно.

— Тебя мама стучаться не учила? — бросаю телефон на кровать. — И подслушивать нехорошо.

— Это мой дом, — Герман заходит ко мне в спальню и закрывает за собой дверь. — Не вижу смысла стучать. И кому ты только что признавалась в любви?

35

— Его зовут Павел, — отвечаю, как ни в чем не бывало. — Ему тридцать два, он прекрасный мужчина!

Герман свирепо смотрит на меня и начинает приближаться. Засранец. Отлично ведь понимает, что это было не всерьез, но делает вид, будто я правда кому-то в любви призналась.

— Чем же он настолько прекрасен, раз ты рассыпаешься перед ним в таких выражениях? — вкрадчивый голос Германа создает еще более пугающее ощущение, чем если бы он говорил сурово.

Он уже в нескольких шагах. От него исходит такая мощь, что сердце замирает. Герман прекрасен и выглядит обалденно в своем этом шелковом костюме, но его манеры меня пугают. И сердит невесть откуда взявшаяся ревность.

— Он обладает тем, что мне сейчас необходимо, Герман, — назло ему не хочу сразу выкладывать, зачем мне Паша.

Герман подходит вплотную, притесняя меня к подоконнику. Я помню похожую ситуацию и пытаюсь выскользнуть вбок, но он упирает руки по сторонам моего тела. Снова я в ловушке.

— И что это? — рокотливый голос Германа прокатывается горячей волной по телу. Он наклоняется, и между нашими лицами остается несколько миллиметров. — Чего тебе не хватает, Виктория?

— Доброжелательного общения, когда на меня не давят и не угрожают, — через силу заставляю себя смотреть ему в глаза. Это тяжело, его близость плавит тело, а напор подавляет волю. — И простого человеческого внимания.

Герман чуть отодвигается, но продолжает таранить меня пронзительным взглядом.

— Как мало тебе надо для счастья, Виктория, — наконец выговаривает с едкой усмешкой, а потом серьезнеет и добавляет уже сурово: — Эти слова в моем доме могут звучать только в мой адрес. Это ясно?

Возмущение вспыхивает, точно белый фосфор, опаляет разум.

— Когда ты перестанешь прохлаждаться в бассейнах с барышнями легкого поведения, — выговариваю шипящим по-змеиному голосом, — тогда и я подумаю, что кому говорить! И вообще, ты не много на себя берешь?

— В самый раз, Виктория, — Герман снова придвигается. — И те «барышни», — он выделяет слово голосом. — Были не со мной. И вообще я не обязан отчитываться, как проходят мои деловые переговоры. Ты своим звонком мне их чуть не сорвала.

Не с ним? Деловые переговоры? Герман выглядит искренним и сердитым. А с учетом того, как мало он откровенничает, я его, кажется, вывела. И, похоже, неправильно все поняла. Он ответил резко, потому что я позвонила не вовремя. А по поводу той фразы, сказанной женским голосом, почему я решила, что она была адресована именно Герману? Там ведь могло быть сколько угодно мужчин. Становится неловко.

Надо аккуратно съехать с этой темы.

— Герман, зачем ты придираешься? Нечем вечер занять, пришел меня поизводить? — досада сама просачивается в голос. — Это была просто фигура речи. Мы с Павлом много лет знакомы.

Герман наконец отходит, останавливается ко мне боком, смотрит перед собой.

— Ты плохо следишь за тем, что говоришь, Виктория. Уже не первый раз, — произносит, не глядя на меня. — Одного неверно сказанного слова достаточно, чтобы разрушить то, что строилось годами. Просто имей это ввиду.

На этом он разворачивается и направляется к двери.

— Ты бы тоже захотел признаться в любви этому человеку, Герман, — бросаю ему в спину. — Я ему еще и лично скажу, как он мне дорог!

Герман резко оборачивается.

— Вот как? — спрашивает свирепо. — И каким же образом ты собралась с ним встретиться лично?

— Георгий после завтра отвезет меня в Вышний Волочёк на его мебельный склад, — чеканю слова со злорадным придыханием. — А не отвезет, я туда на электричке поеду.

— Даже не вздумай, — цедит Герман. — Поедешь с Георгием. И будет хорошо, чтобы твоя поездка имела смысл.

Язык чешется сказать, что смысл будет. Но я до конца не уверена, что у Паши достаточно мебели или она окажется подходящей. В свое время его вещи сильно отличались от французских в худшую сторону скудостью внешнего вида.

* * *