Ко мне подошел совсем еще молодой драконир Целес, ант клана Винзо, который провел половину детства при дворе. Мы часто виделись, бывало, что и играли вместе, и вместе ходили на лекции по магии. Скорее всего, он станет следующим придворным магом, когда войдет в полную силу. Редчайший лекарский дар Винзо передался не законному сыну, а всего лишь анту.
— Я очень умел, поэтому боли не будет, но может быть неприятно.
Целес осторожно и твердо взял мою руку, поворачивая запястьем вверх, но пальцы у него подрагивали. В глубине души я всегда подозревала, что Целес был в меня немножко влюблен, был случай, когда я сама пригласила его на снежный танец, желая заставить Теофаса наконец смотреть на меня. И Теофас смотрел, горел от ярости, а я наслаждалась. Теперь эти мысли, да и сам поступок, казались мне отвратительными.
— Мне очень жаль, что это вы, — сказала честно.
— Нет, — не поднимая глаз, Целес взял кисть, обмакнув ее в вязкий черный раствор, от которого фонило магией, и поднес к коже. — Лучше это буду я, чем кто-то другой.
Он был прав, было почти не больно. Завитки рун ложились на запястье и жгли, но терпеть было можно. В тишине слышалось только наше дыхание, Целес молчал, а мне и говорить было не о чем.
— Я закончил, — наложил плотную хлопковую повязку на запястье. — Носите дней десять, магию использовать не пытайтесь.
— Закончили?
В дверь постучал один из стражей, но, к моему удивлению, Целес крикнул:
— Нет. Процесс блокировки магии небыстрый и кропотливый, не торопите меня! — и совсем тихо добавил. — Я просил о вашем помиловании Его Высочество, и буду просить снова. Вы ведь знаете, как я отношусь к вам.
Мне стало не по себе. Я знала, но смысла говорить об этом сейчас не видела, поэтому просто кивнула. Нет смысла юлить, нет смысла лгать, да и хранить верность мне тоже больше некому.
— Догадываюсь, но…
— Я знаю.
Целес поднял взгляд. Характерные для всех драконов светлые волосы и карие глаза, в которых вместо любви светилась жалость.
— Носите повязку, не снимайте. Ее нельзя снимать. Выпускайте!
Он резко развернулся и вышел в неприметный проход в глубине темной каморки, попутно стукнув в дверь, давая сигнал, что блокировка магии окончена.
Я поспешно толкнулась в дверь за ним следом, но та оказалась закрыта.
— Ждите, — глухо отозвался голос незнакомого стражника.
Чего ждать?
Несколько секунд я растерянно стояла в полутьме не понимая, как быть. Целес ушел, магию заблокировали, но могильная тишь, звук капающей воды в отдалении приводили меня в ужас. Каково тут узникам?
— Мое дитя.
Я едва не подпрыгнула от ужаса, а после обернулась, узнав голос. Хотела по привычке броситься в объятия, но в последний момент остановилась.
Передо мной стояла императрица.
Было дико видеть ее стоящей посреди сырой жуткой камеры, без охраны, в простом домашнем платье с косой через плечо. Она словно не заметила моей заминки и протянула ко мне руки.
— Ну же, иди ко мне, девочка, — и я без единого сомнения бросилась к ней.
Единственный человек на земле, который любил меня в этом холодном дворце, прикрывал мои ошибки, учил избавляться от слабостей, быть сильной, быть гордой, терпеть, прощать, любить.
— Покажи мне руку, девочка моя.
Интуитивно я поняла, что она говорит о той, руке, которую сожгло при расторжении рун, и несмело закатала рукав. Императрица коснулась заживший кожи и улыбнулась.
— Я счастлива, что драконья вода сумела помочь тебе, а где же амулет? Неужели Тео не передал его?
Несколько секунд я переживала острый приступ боли. Значит, не Теофас передал мне драконью воду, не он беспокоился о моем здоровье. Ну разумеется. Как мне вообще могло прийти в голову, что за меня волнуется. За десять лет брака он не прислал мне ничего, кроме положенных мне по статусу драгоценностей, да те выбирали за него секретари.
— Благодарю вас за милосердие.
— Амулет он не передал? — императрица выпустила мою руку и отвела глаза. — Прости, девочка, Теофас иногда своеволен. Как освоишься, как стихнет гнев супруга, я передам тебе кое-что из полезных вещиц.
— Да, благодарю вас, — с трудом выговорила я. Но потом не удержалась, спросила: — Трудно было достать драконью воду?
Ответ я поняла по беспомощно дрогнувшим векам. Быть Истинной еще не значит быть любимой, лелеемой, единственной. Быть Истинной, это как быть драгоценностью — камнем, который можно запереть в ларец и спрятать за семью замками.
Император, если и любил, Ее Высочество, часто бывал к ней жесток. Ограничивал ее траты, реформы, бывало даже в подбор фрейлин вмешивался, а уж сколько он этих фрейлин перепортил, лучше не думать. И все это без стеснения, на глазах у всего двора. Теофас шел по стопам отца.
— Прости его, прости моего мальчика, моя милая девочка. Наказав тебя, он наказал и себя. Можно разорвать связь Истинных, а склеить обратно уже не получится, вечно ходить ему одному, вечно чувствовать пустоту в сердце.