Развод по-французски

Обычно я не склонна чувствовать себя виноватой. Годы, когда я была лишь вздорной младшей сестренкой, выработали во мне инстинкт самозащиты и, вероятно, сделали излишне дерзкой. Спасибо родителям, они тоже не из тех, кто прививает детям комплекс вины, хотя мой братец Роджер всегда был святошей и придирой и относился к новым сестрам лучше, чем ко мне. К тому же сознание вины не делает человека лучше. Почему же тогда я сижу в этой голой, стерильной, неуютной французской больнице посреди дурацких журнальчиков (один из них посвящен теории и практике ясновидения), сижу, охваченная чувством вины и сожаления? Такие переживания неуместны, но я не могла от них отделаться. Почему думаю о Роджере? Потому что думать о Рокси — страшно. Потому что из души у меня словно вытащили какую-то пробку, и теперь ее наполняли вина, стыд, сожаление, горечь. Я лихорадочно соображала: Рокси скрывала свое душевное состояние и, значит, лгала мне. Она не взывала о помощи, напротив, напускала на себя бодрый вид во время воскресных обедов с Персанами и как ни в чем не бывало бегала в свою мастерскую. Откуда мне было знать, что она подражает Сильвии Плат? Вместе с этой мыслью пришла и другая — как следствие и сомнение: Рокси такая же хорошая поэтесса, как Сильвия Плат? Откуда я знаю?

Никто не бывает так счастлив, как он думает, и так несчастлив, как надеется, — если переиначить максиму Ларошфуко. Говорят, что, когда человек решается на самоубийство, у него поднимается дух. Так или иначе должны же быть какие-то признаки, но вот их-то я и пропустила. Я так любила Рокси, что мне хотелось убить ее — до такой степени я была возмущена ею.

Мне было стыдно за эти эгоистические мысли, цеплявшиеся за мысли о Рокси, в которой поддерживали жизнь, чтобы она могла произвести на свет ребенка.

Стыд — это то же самое, что и вина?

24

Нет худшей беды, чем остаться счастливым в несчастье.

Боэций

Настал полдень, самое неподходящее, казалось бы, время для больничного дежурства. Мне уже захотелось есть, и вдруг я вспомнила о Женни, которую Рокси отвела в садик и которую надо взять оттуда в три тридцать. И тут же пронеслась другая, от которой мороз пробежал по коже. Я встала, начала ходить взад-вперед, стараясь прогнать страшную мысль: что, если Рокси не отвела Женни в садик? Что, если девочка лежит мертвая где-нибудь в квартире? Я задавалась этим вопросом и одновременно отвергала его как нелепый. Рокси ни при каких обстоятельствах не причинит вреда маленькой дочери. И все же женщины в ее состоянии способны на что угодно. Она же хотела избавиться от второго ребенка и от себя самой.

Я понимала, что надо немедленно мчаться на улицу Мэтра Альбера — для того хотя бы, чтобы унять этот безумный страх. Я молила богов, чтобы они ввергли меня в беспамятство, пока я попаду туда, чтобы не мучиться в промежутке. Я не могла больше оставаться в неизвестности. Надо позвонить в детский сад, но я не знала телефона, не знала номера справочной, не знала названия садика. Господи, клянусь выучить французский! Я старалась припомнить, где я была в квартире и где могла остаться незамеченной мною Женни. Так, два раза в спальне, в кухне, в гостиной. Не была только в детской, дура!

— Enfant[87]! — крикнула я сестре, показывая на часы. — Детский сад.

— Можете ехать, — ответила та по-английски. — Состояние вашей сестры стабильное. Все в порядке.

Я снова заглянула в занавешенную палату, где в сплетении трубок и проводов спала или умирала Рокси.

— Une heure[88], — сказала я, снова показывая на часы. Сестра пожала плечами. Я побежала к выходу.

Стоянка такси располагалась как раз напротив больницы, но ни одной машины не было. Может, пешком, мелькнула мысль. Тут недалеко. В ту же секунду подкатило такси. Я чувствовала, как сильно застучало сердце. Я совершенно одурела, словно после дозы наркотика, но старалась сохранять нормальный вид, спокойно, с улыбкой назвала шоферу адрес, хотя каждую секунду могла отключиться. Всего четыре минуты езды до улицы Мэтра Альбера, и все эти минуты я пыталась обуздать воображение и отогнать навязчивую картину убийства Женни моей сестрой. Откуда у меня такая способность вызывать мысленные образы насилия и жестокости? Понятно откуда — из кино.

Мадам Флориан, должно быть, ждала меня. Как только я поравнялась с ее квартирой на площадке первого этажа, она высунулась из-за двери.

— Comment va-t-elle?[89]

— В порядке, — сказала я. — Делают переливание крови.

Мадам Флориан кивнула. Французы понимают по-английски больше, чем хотят показать. Она пошла за мной. Мне хотелось, чтобы кто-то был рядом на тот случай, если обнаружу... Я не знала, чего я жду и чего не жду. Ожидание и предчувствие слились в один несмолкающий гул страха. Вся кровь отхлынула у меня от головы, меня шатало. Собравшись с силами, я прошла прямо в детскую. Все вещи в порядке. Женни нигде не видно. Я все-таки заглянула в шкаф. Мне казалось, что вся квартира пропахла тяжелым бродильным запахом крови.