Развод по-французски

Ив: У них здесь отличная вырезка, но в «Бальзаре» еще лучше. Там готовят из нормандской говядины, а в Нормандии скот выращивают особым способом и кормят американской кукурузой. Такую же подают в «Лаки Люи». Английское мясо мы не импортируем из-за vache folle malady[34]. Это запрещено законом, и правильно. Хотя по чести говоря, английская говядина, как ни прискорбно, великолепна. У датчан на удивление тоже превосходное boeuf…

Ив увлеченно пускается в рассуждения о скрытых свойствах говядины, или грибов, или чего-нибудь еще.

Кроме того, Ив и его друзья с удовольствием читают комиксы, хотя и учатся в университете.

Это не те грани французской культуры, о которых говорится на лекциях в мэрии. Да, мне еще многое предстоит узнать о Франции. Впрочем, и французам не мешает кое-что узнать об Америке. Похоже, единственное, что им хочется повидать у нас, — это Лас-Вегас.

В один прекрасный вечер мы с Рокси ужинали у Шарлотты и Боба. К ним пришли еще трое их друзей. Привожу типичный разговор за французским столом.

Мари-Лаура: Вкусно. Где ты такой достала?

Шарлотта: На улице Монж.

Мари-Лаура: В «Сырном погребке»?

Шарлотта: Нет, у Кремера, это напротив.

Жан: Это настоящий эпуас. (Повернувшись ко мне, по-английски.) Попробуйте. По-моему, эпуас — король среди сыров. Среди лучших сортов Франции.

Все (хором): Non! Oui! Ами-дю-шамбертен! Ливаро! Вашрен!

Мари-Лаура: Жан думает, что он оригинален. Еще Брийя-Саварин говорил, что эпуас — самый лучший сыр.

Бертран: Значит, ты бываешь на улице Монж?

Шарлотта: Да, по субботам.

Жан: Очень важна эта оранжевая корочка…

Шарлотта (обращаясь ко всем): Естественно. А вам известно, что у камамбера белая корочка, потому что белый цвет считается более утонченным для дам? Хотя было время, когда женщинам вообще не рекомендовали есть сыр. Ферментация могла губительно сказаться на способности к деторождению. Кроме того, у сыров такой odeur[35]…

Рокси: Когда это было?

Шарлотта: О, в средние века. Кажется, в шестнадцатом веке. Наверное, принцесса Киевская в рот не брала сыра.

Рокси (задумчиво): Может быть, за этим стоит пожелание приличным женщинам съедать только один ломтик сыра. Невоздержанность делает из них нимфоманок. А мужчинам разрешается много сыра?

(Я смотрю в свою тарелку, где лежат пять ломтиков сыра разных сортов да еще рекомендованный кусочек эпуаса. Я считала хорошим тоном отведать каждого сорта, поданного на стол. Вечно у меня проколы в манерах.)

Жан: Оранжевая корочка — это результат действия каких-то бактерий. Попав в ами-дю-шамбертен, они больше нигде не могут развиваться, только в той части Бургундии. Говорят, один тамошний сыровар хотел перевести свое производство на новое место, отстроился и все такое, но корочка на сыре не появлялась. Ему пришлось новые погреба соединить со старыми и подождать, пока не появилась moisissure[36]…

Бертран: И все-таки я предпочитаю chèvre[37].

Все (хором): Oui! Non! Sec! Frais[38]!

Отношения между Рокси и Персанами оставались прежние: воскресные обеды, непременные телефонные звонки, времяпровождение с внучкой по вторникам, когда, взяв Женни из садика, я отводила ее к бабке. Сюзанна озабочена, что Женни мало говорит по-французски. Еще бы, воспитывается англоговорящими теткой и матерью, а Шарль-Анри уклоняется от выполнения отцовского долга.

У нас понемногу накапливались сведения о Магде Тельман, новой любви Шарля-Анри. Сама она — социолог из Чехословакии, замужем за американцем, который служит в «Евро-Диснее». Шарль-Анри встретил ее в прошлом году в Дордони, куда выезжал на натуру. Тельманы снимали там домик на время отпуска. Можно только догадываться, как вспыхнула их страсть. Как Магда выглядит, мы понятия не имели. Сюзанна по-прежнему отказывалась знакомиться с этой женщиной.

Приблизительно в те же дни у меня были две неожиданные встречи. Одна с мистером Тельманом, мужем Магды.

Чтобы войти в дом, где мы живем, надо набрать код на наружном щитке и, услышав щелчок, открыть тяжелую дверь, которая сама закрывается за тобой. Нажав на светящуюся кнопку, включаешь свет в коридоре и на лестнице и идешь по коридору до стеклянной двери, отпираешь ее собственным ключом и только тогда попадаешь на лестницу. По левую сторону в коридоре развешаны почтовые ящики, а за стеклянной дверью слева находится помещение для мусорных контейнеров. В прежние времена, а в некоторых зданиях и до сих пор, вместо стеклянной двери стояла стойка, за которой сидела консьержка.

Так вот, в тот день я вхожу, уличная дверь за мной захлопывается, нащупываю кое-как электрическую кнопку, потому что даже в самые светлые дни в этом каменном мешке с балками по потолку, напоминающими, что они здесь с 1680 года, стоит кромешная тьма. Мои глаза привыкают к полумраку, подхожу к почтовым ящикам и вижу мужчину, сидящего на уступе. Он поднимается, медленно, словно превозмогая боль или старческую немощь, хотя ему лет сорок пять. Он в костюме.

— Вы Роксана? — спрашивает он. Говор у него американский.

Я молчу. Он делает шаг ко мне, я торопливо отзываюсь:

— Я Изабелла.