Развод по-турецки или постучись в мою Тверь (СИ)

— Нет, не знают, — сквозь зубы звучит угрожающе.

Будто Эмре мне сообщает, что я зашла на запретную территорию.

— Мило, два года брака в трубу, — бормочу, и его раздражает моя милая улыбка, но я-то что поделаю?

Бабушка, кажется, понимает, что пахнет жареным — и это не ее блины.

— Ой, а мы поедем смотреть закат над Босфором? — вмешивается в наш диалог. — А может, на рынок? Где у вас эти рынки, ну как в сериалах?

— Я не был на рынках, так что… — Эмре пожимает плечами, но я не даю ему договорить.

— Мы сами съездим на рынок, бабушка. У меня есть интернет и карта Стамбула.

И я, задрав нос, отворачиваюсь от него, чтобы съесть блин, от которого Эмре тактично отказывается в пользу овощного салата, который сам принимается делать, а потом уходит есть в сад.

Сноб! Блины ему наши не нравятся.

— Невкусные-то? Или сладкие сильно? — переживает ба, но я ее в обиду не дам.

— Не переживай, бабушка. Он просто жареное не воспринимает своим нежным богатым желудком. Козел, что с него взять? Вот и питается травой да помидорками.

Бабушка закашливается, а потом начинает смеяться.

— Вот уж точно.

Но когда Эмре оборачивается на наш смех, мы только машем ему.

— Дорогой! Эмре, сынок! — слышу вдруг с улицы и застываю, как вкопанная. — А это кто, новая горничная? Или ты флориста все-таки нанял, как я просила?

Лучше бы это была Элиф, с ней я хотя бы знакома. Но нет. Все гораздо хуже, потому что на подъездной дорожке стоит внедорожник. Из которого только что вышла мать Эмре Демира.

О-о.

Глава 9

Ух, что начинается.

Моя мама не знает турецкого, но что-то чувствует с первых секунд: в надменных интонациях матери Эмре или в высокомерной позе, но она тотчас упирает руки в бока и гордо задирает подбородок.

О-о.

— Нам лучше поспешить, — шепчу бабушке, которая и без того уже семенит следом за мной.

— Сынок, почему эта женщина так на меня смотрит? — слышу вопрос и ускоряюсь, потому что да — моя мама в гневе страшна. И лучше бы не начинать времяпрепровождение в Стамбуле с таких крупномасштабных конфликтов. Даже если мы все приехали дружно разводиться.

— Наташа! Я знаю, что она обозвала меня прислугой! Я смотрю сериалы и знаю слово “горничная”! — мама, крича мне, называет слово и притопывает ногой. — Пусть извинится!

— Мама, мама, — с ходу пытаюсь ее успокоить, пока она не бросилась выяснять отношения врукопашную. Мою маму очень тяжело разозлить и вывести из равновесия, но и у нее есть триггеры.

Те несколько лет, которые ей пришлось работать, убирая по вечерам квартиры, чтобы помочь мне деньгами на репетиторов для поступления и все такое, она не забудет никогда.

— А кто это еще? Эмре, что у тебя за гарем? — мама Демира продолжает болтать на турецком, пока Эмре стоит с ноутбуком между ней и водителем и просто… молчит. А она возмущается, пока не встречается со мной взглядом.

Черт. Она меня узнает — нет никаких сомнений, достаточно всего одного взгляда.

— Ты.

Это звучит тише. Осторожнее. С удивлением.

Не думала, что она меня запомнит, а тем более вспомнит. Мы виделись всего раз, когда она застала нас в кабинете у Эмре. Ничего такого! Мы даже не целовались. Дверь была открыта. Но я еще тогда по одному ее взгляду все поняла — она знает, что между нами что-то происходит.

Официально нас не представляли. Эмре собирался устроить ужин, где обещал все рассказать родителям, успокаивал, что они у него современные, добрые и очень любят его — а поэтому все поймут, но… как вы уже знаете, до ужина мы не дожили.

— Кто я? — кошу под дурочку, переспрашивая, чтобы потянуть время. Чтобы Эмре отмер и что-нибудь уже сказал, пока мы все тут друг друга не поубивали.

— Жена она его! — выскакивает вперед бабушка, хорошо, что мама Эмре ничего по-русски не понимает. — А это свекровь, поди. Не везет в роду у нас с ними, все мегеры.

— Ба, тише ты. Мам, все хорошо, никто тебя не обзывал, случайно перепутали. Подумали, ты флорист, возишься же с цветами…

— Флорист? — тут же лицо мамы меняется. Ей льстит, что ее приняли за флориста. — Но… как же… а ладно. Так ты представишь нас или нет? Все-таки родственнички.

— Мам, никто не знает, что мы с Эмре…

Я не успеваю закончить предложение, когда Эмре наконец подает голос, и он звучит как гром среди ясного неба.

— Мама, это Наталья. Она приехала, чтобы мы могли развестись.

И снова о-о. Тишина повисает гробовая. Я боюсь даже не то что шелохнуться, но дышать. Не ожидала, что Эмре так просто выложит все, думала, придется сейчас изображать его ландшафтного дизайнера с работницами цветочного фронта. Впечатляет, что сказать. Неужели он за это время повзрослел?

— Р-раз… разводиться? — бледнеет его мама и даже отступает назад. Эмре поддерживает ее за руку, а водитель тотчас ставит за ней кресло, куда она медленно опускается. — Это значит… значит, вы были женаты?

— Мы и сейчас женаты, мама, — спокойно говорит Эмре, не глядя на меня.

— Но… как… когда?