Развод. Ты не уйдешь (СИ)

Я даже как-то нарочно спросил ее, где была, чем занималась. Она ответила нейтрально, что была занята домом, детьми и проведала моего отца.

Еще и упрекнуть меня посмела.

Мягко, но упрекнуть:

— Ты бываешь у папы совсем редко. Алексей Дмитриевич сильно сдал после смерти мамы. Бывал бы почаще…

Как только наглости хватило в один день… кататься с ним по ресторанам, за моей спиной, а потом… потом говорить о нем «папа»?!

Я с трудом сдержался. Разумеется, это не способствовало укреплению отношений с отцом.

Неделю после этого я у него не был ни разу.

Злость и разочарование кипели во мне.

Потом он позвонил, разговор был короткий. Но о главном спросить у меня духу не хватило, ведь отец просто дал мне кое-какие распоряжения насчет фирмы, которой я вот уже более пяти лет сам занимался после его окончательного ухода от дел.

Уму-разуму меня учить вздумал? Может быть, хотел научить и тому, как молодух ублажать?

Хотел я ему бросить, но… не смог. Духу не хватило, что ли?

До сих пор те невысказанные претензии сидят во мне загноившейся занозой, а претензии и подозрения множатся…

И так паршиво, что его не стало. Он был для меня примером, а под самый конец я так и не узнал самого главного…

Телефон разрывается.

Важные вопросы.

Заставляю себя вспомнить, что надо ехать в офис.

Открываю шкаф в поисках одежды.

Моя серая рубашка висит выглаженная, рядом аккуратно висят черные джинсы. Во всем чувствуется рука Оли — ее тяга к чистоте, правильности…

Словно до сих пор компенсирует своей праведной жизнью те годы, которые она жила в семье с отцом-алкашом и натерпелась всякого.

Но на моего отца Оля молиться была готова. Ведь именно он семье Оли помог в прошлом. Вернее, помогли оба моих родителя, но героев, конечно, всегда был мой отец. Почти святой.

Почти...

Зеркала в доме еще завешены. Поэтому я лишь могу догадываться о том, как выгляжу.

И в голове зудит: только ли молиться была готова моя Олька или все-таки ноги перед кумиром раздвинула, а?

Покоя не дают те самые фото!

Присланные с неизвестного номера. Кто-то же мне их прислал… Кто-то же видел мою жену с отцом…

Я так и не поговорил откровенно ни с отцом, ни с женой. С отцом уже не успею, а с женой… С женой поговорить можно.

С какой чудовищной издевкой лежал в мусорной урне упаковка от теста на беременность. В его доме.

Почему не в нашей квартире?! Почему…

О смерти отца мне сообщила Оля. Когда я приехал, она уже была у него дома.

Оле позвонила соседка. Мол, из кухни соседей горелым тянет, и отец на звонки не отвечает.

Кстати, звонок от соседки и я на своем телефоне увидел. Но значительно позднее, а сам…

Вспоминаю, чем я был занят в тот самый день. Вернее, с кем и чем я был занят…

И еще гаже становится.

Вопросы множатся, яд кипит.

Голова готова взорваться.

***

Надо переключиться на работу. На делах сосредоточиться.

Однако все, что я услышу, это: «Здравствуйте, Глеб Алексеевич! Примите мои соболезнования…»

Кто-то стучит в кабинет. Стискиваю зубы.

Если мне еще хотя бы раз соболезнования принесут, взорвусь!

Дверь кабинета открывается, входит Маша. Отточенным жестом закрывает дверь на защелку и распускает пиджак.

Ее большие дойки, обтянутые красным топом так и просятся наружу.

Так и прыгают перед глазами, словно мячики, когда она занимает место в кресле напротив и тянет ладонь на свой живот.

Плоский живот… Пока еще плоский.

— Поговорим о моей беременности. Надеюсь, сейчас у тебя найдется минутка, Глеб?

Глава 12

Он

— Найдется ли у меня минутка? — переспрашиваю.

Раздражение достигает кульминации.

Мои пальцы бездумно крутят карандаш, останавливают.

— Если я скажу, нет, ты свалишь?

Маша растягивает пухлые губы в улыбке:

— Нет. И ты это прекрасно знаешь.

Карандаш с треском ломается. Хруст отчетливый, обломки остаются в ладони.

Глаза Маши удовлетворенно вспыхивают: она просто кайф ловит от того, что я вне себя. Смотрит пристально, глаза блестят, пухлые губы приоткрыты. Еще совсем недавно ее губы были не такими пухлыми, накачала она их хорошенько, что ли?

Сегодня у нее на губах — ядовито-коралловый цвет.

Весь офис залипает на этих губищах с яркой вызывающей помадой. Слышал, как парни в курилке во всех грязных подробностях смаковали, как бы ей между этих губ хорошенько вставили. Кто-то сказал, поздно, ребят, ей уже шеф по самые гланды вставляет… Начались споры: как давно, видели ли нас вместе.

Иногда мужчины ведут себя как последние сплетницы, в десятки хуже баб, честное слово. Особенно, если дело касается женщины, которую можно вдоль и поперек натянуть, хотя бы на словах. Уверена, многие из них дроч***т на Машу или представляют на месте своих унылых баб.

— Глеб, был уговор, — гладит свой живот.

Но как бы ненавязчиво тянет ладонь выше и гладит себя по сиськам, потом скидывает пиджак.

— Здесь жарко. Нальешь воды?

— Сама налей.

Сегодня у меня нет настроения быть вежливым. И для такой, как она, не будет его никогда. Разве с такими суками можно вежливо? Нет, они для другого созданы…