Разводящий Апокалипсиса

Здравствуй, дерево, подумал он с нервным смешком. Никогда не думал, что «станет лишь факиром при дворе» может означать вот это. Тонкая, видите ли, разница — не «придворный факир», а «факир при дворе». Им, факирам, даже оружия не выдают.

В то же мгновение Валентин ощутил, что контроль Жезла вернулся. Он положил ладонь на веревку, кивнул в знак понимания — собственно, сам договор уже был заключен, ведь Валентин заранее согласился на все, что пожелает дерево, — и повернулся к зрителям, которых собралось уже довольно много.

— Впервые в Эльсане! — закричал Валентин, потрясая всеми бубенцами своего колпака. — Абсолютно смертельный номер! Желающих остаться в живых просим удалиться!

Повернувшись к публике, Валентин убедился, что факир Фалер не утратил своей былой популярности. По меньшей мере пятьдесят человек — слуги, солдаты, да и сам Негон Третий, — собрались около дерева, чтобы поглазеть на редкостный фокус. Валентин отвесил собравшимся изысканный лигийский поклон, заключавший в себе тонкую издевку — все по установленному ритуалу, никаких новшеств! — и продолжил:

— Благородные господа! Это честный фокус, никакого жульничества! Не найдется ли у кого-нибудь из вас обыкновенной пилы?!

Дайен эль Салфор по знаку Негона выступил вперед и протянул Валентину короткую одноручную пилу с полукруглыми зубьями. Валентин отлично понял намек — подобные пилы использовались главным образом палачами — но Жезл по-прежнему управлял всеми его движениями. Он сделал реверанс, отставив ногу, и, ухватив пилу за рукоять, поднял ее над головой.

— Вы сами видите — пила настоящая, и дерево самое что ни на есть настоящее! Никакого волшебства! Если среди вас есть маги, пусть они проверят мои слова!

— Галзгет! — тут же завопил Негон. — Он жульничает?!

Стоявший поодаль маг отрицательно покачал головой. Публика удивленно загудела — по-видимому, Галзгет пользовался здесь определенным уважением.

— Итак, — Валентин отдал Негону салют, воспользовавшись пилой вместо меча, — сейчас я на ваших глазах буду пилить сук, на котором сижу. Советую всем, кто дорожит своей жизнью, занять самое безопасное место!

С этими словами Валентин засунул пилу за пазуху и, демонстративно поплевав на ладони, вцепился в веревку. Упершись ногами в шершавый ствол эхидже, Валентин принялся подниматься наверх, замирая в картинных позах после каждого подтягивания на веревке. Так он преодолел шесть метров по вертикали, забросил ноги на толстенный сук, зацепился за него руками и подтянулся вверх, радостно захлопав в ладоши. Затем, снова вытащив пилу на всеобщее обозрение, он зашагал вдоль сука, заросшего молодыми побегами — на эхидже они появлялись и опадали каждый год, как листья на обычных деревьях. Сук мягко пружинил, сначала совсем немного, потом все сильнее, достигнув к концу амплитуды в добрых полтора метра. Но Валентин был привычен к таким путешествиям, и к тому же находился под воздействием Жезла. Не моргнув глазом, он принялся отпиливать побеги, мешавшие зрителям видеть Фалера во всей его красе. Наконец по оживлению публики Валентин понял, что пора начинать.

— Самое безопасное место, — прокричал он, размахивая пилой, — здесь, подо мной!

С этими словами он спокойно уселся на сук и взялся за пилу.

Самым трудным в этом ставшем легендарным фокусе было именно распилить сук. Все остальное делало само дерево.

Валентин пилил и пилил, уже через пять минут почувствовав зверскую усталость. Наверное, без договоренности с эхидже у него и вовсе ничего бы не получилось — но и сейчас Валентин взмок, правая рука точно свинцом налилась, а толстенный даже у самого кончика сук не был перепилен и наполовину. Пилите, Шура, пилите, подбадривал себя Валентин, и пилил. А что еще ему оставалось делать?

Время от времени Жезл разрешал Валентину посмотреть на публику, и тогда он высматривал среди собравшихся Рейлиса. Но тот либо еще не появился, либо — что было куда вероятнее — не спешил афишировать свое присутствие. Зато Галзгет приноровился к работе на два фронта и постепенно оставлял Валентину все меньше и меньше свободы.

Надо пилить, понял Валентин, и сосредоточил все внимание на оставшихся сантиметрах плотной древесины. Наконец наступил тот момент, который обычно сразу привлекал внимание публики — сук с характерным треском надломился, и на его темной поверхности появился ярко-оранжевый разлом. Послышался разочарованный стон — на этом этапе всем казалось, что сук просто-напросто отламывается, и фокус не удался. Но Валентин, пряча усмешку, невозмутимо продолжал пилить.

Гул голосов зазвучал иначе — кое-кто из зрителей разглядел, что происходило с деревом на самом деле. Сук выгнулся кверху, словно Валентин, сидя на его кончике, мешал ему распрямиться. Отрезок сука начиная от Валентина и дальше согнулся вниз и уперся в землю, словно собираясь отпочковаться от материнского дерева.

Валентин продолжал пилить.