Водолазов начал отсчитывать яблоки, раскладывая их на скамейке. Дмитрич советовал, какие взять:
— Это только по внешности хорошо, а изнутри не тае, вот возьмите это: платьице бледненькое, а там за кожицей — один сахар, язык проглотишь.
Водолазов полез в карман за деньгами. Дмитрич, чуть скосив глаза на полковника, застыл в ожидании.
— Благодарствую, товарищ полковник. Фрукт для больного человека — лучшее лекарство. Желаю вам скорейшего здоровья. — Он собрался уходить, но вдруг присел на скамейку. — Наш председатель, Околицын Матвей Сидорович, совершенно измотался. Собирается к вам за подмогой. Машин не хватает для вывозки зерна... Нонче все спешат...
Когда Дмитрич ушел, Водолазов направился в дом. На столе лежали газеты. Полковник взял одну из них, начал читать заголовки: «Маневры войск НАТО». «Западный Берлин — фронтовой, город», «Американские военные инструкторы в Лаосе». Швырнул газету на диван, позвонил в полк, вызвал, майора Бородина:
— Степан Павлович, это я. Водолазов. Как там дела?
— Нормально, — услышал знакомый голос в трубке.
— Знаешь, Степан, три дня назад я подал рапорт, решил уволиться в запас... Теперь вот мучаюсь, ведь я ни- с кем не посоветовался. Подожди меня в штабе, сейчас приду. — Он резко опустил трубку и поспешно начал одеваться. За воротами почувствовал боль в груди, но не остановился, хотя идти было трудно. «Вот почему скверно на душе: я ни с кем не посоветовался, ухожу, как дезертир», — шептал Водолазов и все шел и шел...
Майор Бородин в ожидании командира полка перелистывал подшитые в красную папку протоколы заседаний партийного бюро. У двери, взявшись за ручку, стоял подполковник Крабов. Они договорились вместе поужинать, как это делали часто после того, как в прошлом году умерла у Бородина жена.
Бородин захлопнул папку, под его тяжестью заскрипел стул, на скуластом лице майора отразилась озабоченность.
— Мне кажется, что Шахов прав, нам следует поддержать лейтенанта, Лев Васильевич.
— Что, снова будем спорить? — Подполковник сощурил большие темные глаза.
Ему не хотелось возвращаться к праздному, по его убеждению, разговору. За последнее время в армии появилось столько начинаний, вносится столько предложений, что если каждому из них придавать значение, то все уставы и наставления надо выбросить за борт. Как этого не поймет Степан! У Крабова промелькнула недобрая мысль: «Старается, пока замполит на учебе, показать себя на этой должности: смотрите, какой я настойчивый и умный, хоть сегодня утверждай замполитом полка... Куда метит!» Но тут же, почувствовав, что это уж слишком — так думать о Бородине, человеке, которого он знает не один год как честного солдата и друга семьи, выбросил из головы эту мысль. Дома жена ждет к ужину и, наверное, теперь стоит у калитки, чтобы встретить его и вместе войти в квартиру. Крабов почесал затылок, вздохнул:
— Пойдем, Степан, хватит на сегодня. Нас ждет Лена, ужин приготовила.
— Я подожду командира, он обещал прийти. Звонил недавно.
— Выздоровел?
— Не знаю.
— Сдает старик... Чувствую, другого командира полка пришлют, из своих никого не назначат. А ты как думаешь, Степан?
— Никак я не думаю. Он на месте, что же тут думать?
— Нет, не назначат. — Крабов помолчал, наблюдая, как Бородин что-то записывает в блокнот, и тем же тихим, вкрадчивым голосом продолжал: — Ну а если бы Водолазов ушел, могли назначить кого-то из наших?
«Знает, что ли, он о рапорте?» — подумал Бородин и, положив в сейф блокнот, с улыбкой бросил:
— А чем не командир полка заместитель по строевой части подполковник Крабов? А?
— Нет, Степа, меня не назначат.
— Почему? Ты вроде бы не рыжий и командирским баском обладаешь, — засмеялся Бородин. — Потянешь, Лева.
Крабов на миг задумался. Что-то приятное, волнующее шевельнулось в груди: «Нет, Степан по-настоящему добрый человек. И Лена так о нем отзывается». Он толкнул дверь плечом, напомнил об ужине:
— Не задерживайся. Холодная медвежатина, маринованные грибки... и косушка найдется.
Ждать Бородину пришлось недолго.
— Вот и я. — Полковник вытер платком лицо, поискал взглядом, куда бы сесть. — У тебя, Степан Павлович, валидолу нет? — спросил он, растирая ладонью грудь.
— Валидолу? Что это такое? — Бородин стоял перёд Водолазовым, большой и немного застенчивый.
«Да-а, — спохватился полковник, — откуда же такому знать это лекарство?» Он ощупал свои карманы и, найдя таблетку, завернутую в целлофан, положил ее в рот, но тут же почему-то выплюнул в урну, стоявшую в углу.
— Теперь поговорим о моем рапорте. — Он сел у стола. — Знаю, обязан был посоветоваться с тобой как секретарем партийного бюро, а сейчас еще и замполитом. Однако же мне этого не хотелось делать. И вот почему. Я — командир полка. Мой шаг могут истолковать неправильно, особенно молодые офицеры, тот же, к примеру, лейтенант Узлов. А ему еще служить да служить. Понимаешь?
— Понимаю, товарищ полковник, и очень ругаю себя.
— За что?
— Какой же я, к чертям, партийный секретарь, когда не знаю, о чем думают коммунисты.
— Погоди, погоди, — насторожился Водолазов. — Значит, ты полагаешь, что я бегу из армии? Так, что ли?