Разводящий еще не пришел (др. изд.)

Когда врач после того, как побывал в батареях, поговорил с офицерами, доложил командиру полка свое впечатление о физической подготовке артиллеристов, Водолазов сказал: «Наконец-то мы получили настоящего врача. Правильно прицелились, одобряю, Владимир Иванович». Это хорошо: командир полка оказывает ему поддержку. Да, он прибыл сюда не лечить, а предупреждать болезни, лечат в госпиталях, в больницах, здесь предупреждают, — значит, борются за долголетие человека. Вот стоит перед ним этот юноша, а уже жалуется на прострел в спине... Нет, Цыганку он не даст освобождение от службы, такому требуется физическая нагрузка, у хитрюги удивительно крепкое сердце...

Цыганок терпеть не мог молчаливых людей, и ему уже невмоготу было смотреть на врача, стоявшего в задумчивости, будто колдун какой.

— Сколько раз приседать? — спросил Цыганок, окончательно поняв: освобождение от этого лохматого, со злым лицом доктора он не получит.

Дроздов, взглянув на часы, кивнул головой:

— Двадцать раз.

— А не много, доктор?

— Выполняйте.

Сделав десять приседаний, Цыганок остановился: «Достаточно, иначе все пропало», — вновь решил схитрить он.

— Устали? — Дроздов подошел к нему вплотную.

— Шибает в спину, будто током, от шеи до ягодиц.

Дроздов сосчитал пульс: он был ровный и четкий. Провел, слегка нажимая, рукой по спине. Цыганок подпрыгнул, весь изгибаясь.

— Щекотно, доктор, — оскалил солдат белозубый рот.

— Еще двадцать раз...

— Вот это влип, — прошептал Цыганок. Теперь уж было все равно, хитрость не удалась, и он решил приседать, пока его не остановят.

— Я этой присядки не боюсь! — кричал он. — Могу хоть сто раз!.. Пожалуйста, вот: тридцать один, тридцать два... Санька разрисует... Тридцать пять, тридцать шесть... Страдать так страдать... Сорок один... «Губу» себе обеспечил... Сорок четыре...

— Достаточно, — приказал Дроздов. Измерив пульс и кровяное давление, он неожиданно для солдата рассмеялся: — Гауптвахту, говорите, заработали? Нет, на этот раз вам повезло.

Дроздов что-то записал в блокнот. Потом, облокотившись на кушетку, долго смотрел на дверь. Лицо его преобразилось: глаза померкли, а продольная морщинка стала еще глубже. «Неужели даст освобождение», — шевельнулась радостная мысль у Цыганка.

— Глыба! — воскликнул Дроздов, хлопая себя по колену. — Вы — глыба. Поняли?

— Я? — фистулой отозвался Цыганок, невольно оглядывая себя и думая: какая уж там глыба.

— Да, да, вы, товарищ Цыганок. Знаете, у вас железное сердце. Хотите стать спринтером?

— А что это такое?

— Хотите быть чемпионом Советского Союза по бегу на короткие дистанции? — Дроздов открыл ящик в столе, достал листок бумаги. — Вот вам рецепт, точно выполняйте, и вы будете чемпионом Советского Союза, а главное — проживете больше, чем ваша бабушка. Берите, тут все сказано, что и как вы должны делать. И в другой раз не врите. Я же видел в окно, как вы, идя сюда, прыгали вот там, на дорожке. Договорились? Идите.

Цыганок, схватив лежащую на кушетке рубашку, выскочил в коридор и, не задерживаясь, скатился по ступенькам крыльца в скверик. Здесь он оделся, потуже затянул ремень, прикрикнул на себя:

— Ну, чемпион Советского Союза, что ты теперь скажешь? У-у, несчастный спринтер! — Хлопнул калиткой и побрел в казарму.

Едва он переступил порог, как перед ним вырос Рыбалко. Цыганок остановился в нерешительности. Старшина взял его под руку, повел к койке:

— Звонил сейчас капитан медицинской службы. Ничего, говорит, серьезного нет, пусть полежит часок-другой — пройдет... Раздевайтесь, а тот рецепт, который написал вам врач, покажите мне вечером. Отдыхайте. — Рыбалко похлопал его по плечу и заспешил по своим делам.

Цыганок облегченно вздохнул:

— Кажись, пронесло.

На второй день, после завтрака, когда Цыганок, весело переговариваясь с ефрейтором Околицыным, просматривал свои жиденькие записи по топографии — этот предмет он считал для себя наилегчайшим и поэтому конспекта почти не вел, — дежурный по казарме сержант Петрищев выкрикнул:

— Рядовой Цыганок, в канцелярию командира батареи!

Он знал, что к командиру солдат вызывают неспроста. Его смуглое лицо сразу погрустнело, а в груди что-то оборвалось, как при внезапном падении, и он, положив тетрадь в тумбочку, шепнул Околицыну:

— Не знаешь зачем?

Ефрейтор для чего-то потрогал на своей груди многочисленные значки и промолвил:

— Откуда мне знать? Иди, не задерживайся.

Цыганок расправил складки под ремнем и неуверенным шагом направился к командиру батареи. Солдаты сопровождали его недобрыми, —насмешливыми взглядами, а Волошин даже хихикнул в кулак, отчего Цыганок весь передернулся: «Пашенька, и ты смеешься?» Он понял, что его попытка получить у врача освобождение от службы известна многим, старшина, который так трогательно укладывал его в постель, разнюхал все и доложил кому следует...