Разводящий еще не пришел

Дроздов окинул взглядом комнату и, словно видя перед собой стойкого противника, бросил убежденно:

— На земле еще ни один человек не умер естественной смертью. Да и медицина не знает, что она собой представляет, эта естественная смерть, — добавил он, снимая очки. — Уже давно заметили, что старость очень сходна с болезнью. Свойства клеточных элементов легко изменяются под различными влияниями. Значит, разумно искать средства, способные усиливать кровяные шарики, нервные, печеночные и почечные клетки, сердечные и другие мышечные волокна. В старости происходит борьба между благородными элементами и фагоцитами, — вдруг перешел Дроздов на профессиональный язык, но тут же спохватился — Водолазову, видимо, непонятны медицинские термины — и умолк.

«Этому капитану в войсках делать нечего, его место в клинике, в лаборатории — в научном центре», — про себя решил Михаил Сергеевич и вкрадчиво спросил:

— В Ленинград не тянет?

— Понимаю вас, — сказал Дроздов, — мне об этом говорили. Там экспериментальная база, там ученый мир. Все это верно. Но верно и то, что жизненные наблюдения нельзя почерпнуть, сидя в кабинете... Года три назад я обратился в Академию медицинских наук с предложением создать институт по изучению причин старости хотя бы в Крыму. Собрать столетних и наблюдать... Мое письмо попало к одному академику. Он ответил: нельзя этого делать. Правильно ответил. Проблема долголетия человека слишком сложная штука. Человек — не вещь, не предмет какой-нибудь. Долгожителя надо наблюдать в тесной связи с местными условиями, с окружающей обстановкой... Наш нагорненский Никодим ничего не даст медику, если его поместить в крымский особняк... Факты и анализ, анализ и факты, плюс философское мышление — верный путь к научному эксперименту, дорогой Михаил Сергеевич.

Водолазов посмотрел на часы: хотя и с интересом слушал Владимира Ивановича, но ему нужно было ехать в правление колхоза. Дроздову же не хотелось отпускать этого смирного слушателя, и он поспешил показать Водолазову картотеку. Открыв небольшой ящик, туго набитый карточками с данными о долгожителях, Дроздов сказал:

— Вот сколько на земле Никодимов... Библейский Мафусаил жил девятьсот шестьдесят три года, а Ной пятьсот девяносто пять...

— Позвольте, Владимир Иванович, — остановил Водолазов, — это же, из Ветхого завета, так сказать, выдумки сочинителя Библии...

— Может быть, и выдумки. Но нельзя забывать и о том, Михаил Сергеевич, что религия стремилась и стремится нынче всех глубоких старцев причислить к разряду пророков или святых людей, ей это выгодно. Так могли появиться в Ветхом завете и Мафусаил и Ной... Вот вам живой пример. — Дроздов порылся в картотеке и, найдя нужную для него карточку, прочитал: — «Абас Абасов, житель нагорного Карабаха, умер в возрасте ста шестидесяти семи лет от простуды». О нем ходили всякие легенды, его считали пророком. Живи Абасов среди древних евреев, и он мог бы попасть на страницы Ветхого завета. Но Абасов умер в тысяча девятьсот двадцать пятом году, и умер не естественной смертью, а от воспаления легких. Это был совершенно неграмотный человек, к тому же он за свою жизнь ни разу не переступил порога мечети, говорят, муллу он терпеть не мог. Кто знает, может быть, и Мафусаил таким был... Преувеличивают ли, приписывая Мафусаилу девятьсот шестьдесят три года, на этот вопрос может ответить только наука, — заключил Дроздов.

Водолазов оделся. Дроздов еще стоял неподвижно, обхватив руками ящик с картотекой. Маленький ящик, похожий на шкатулку, в которой хозяйки держат швейные принадлежности, казался Водолазову очень тяжелым. И еще показалось Водолазову, что врач сейчас прикидывает в уме, как поднять этот ящик, чтобы поставить его на место, туда, на полочку, откуда он взял его.

— Теперь, когда науки тесно переплелись, когда их взаимодействие стало очевидным и неизбежным, вопрос продления жизни человеку не такой уж тяжелый, как это кажется некоторым, — сказал Дроздов, ставя картотеку на полочку. Он вытащил из-под кровати рюкзак, ботинки на толстой подошве, весело подмигнул Водолазову, стоявшему у двери: — Я со вчерашнего дня в отпуске, Михаил Сергеевич. Собираюсь в горы, к сыну Дениса Горбылева. Поживу у него дней десять... Картотека пополнится новыми данными. Поиски и наблюдения — великолепнейшая штука! Думаете, я один такой? Нет, Михаил Сергеевич, нас много, целая артель. А штаб наш находится в Москве, на Большой Пироговской улице. Не слышали? Ничего, всему свое время. — Дроздов подал руку Водолазову: — До свидания, Михаил Сергеевич. Извините, что задержал. Сердечко тренируйте, пешочком надо ходить больше.

Уже сидя в машине и следя за дорогой. Водолазов воскликнул:

— Надо же, бессмертие ищет! И кто?! Военный человек! — Он представил, как Дроздов поднимается по горной тропе, представил встречу врача с сыном Дениса Горбылева и сказал: — Ну, ну, Владимир Иванович, широкой дороги тебе!

XII

— Лида?

— Я.

— Где ты?

— Иди прямо.

— Тут крутой подъем... Дай руку.

— Бери.