Разводящий еще не пришел

Елена присела на краешек кровати и задумалась над своей новой ролью. В клубе готовились к постановке одноактной пьесы. По пьесе слепой сын работает над диссертацией, а мать читает ему литературу и печатает на машинке. Сын очень нервный и обидчивый. Мать делает все, чтобы он закончил работу. Роль трудная, Елена после каждой репетиции чувствует себя усталой. «Ленка, крепись! Это хорошо, что ты у меня общественница. Жена офицера должна быть такой». Она повела глазами вокруг, разглядывая вещи: тюлевую занавеску на окне, синий абажур настольной лампы, этажерку с книгами, настенный коврик («Уже старенький, надо бы новый...»), фотографию в легкой картонной рамке («Это когда же мы снимались? Да, да, на второй день после свадьбы. Он тогда еще был капитаном, ловким, быстрым, басовитым...»), два стареньких полумягких стула с потускневшей и потертой обивкой («Мы их купили еще в Белой Церкви!»). Глядя на стулья, она вдруг подумала: «Как быстро летит время! Старые вещи... Где тот мастер, который их делал? Возможно, его уже нет. Вещи переживают людей». Елена тихонько встала, взяла со стула тужурку мужа, осмотрела пуговицы, все ли на месте. Одна еле держалась. Елена потянулась к шкатулке, стоящей на тумбочке у изголовья кровати, рукавом задела Крабова.

— Это ты? — Он даже и не повернулся, только чуть-чуть приподнял голову.

— Сиди, работай, мешать не буду.

— Ты была на репетиции? — Лев Васильевич перебросил несколько страниц и на полях возле первого абзаца поставил два восклицательных знака.

Через плечо Елена хорошо видела эти жирные, похожие на колья знаки. «Как первоклассник», — улыбнулась она, открывая шкатулку.

— Нравится тебе роль? — Лев Васильевич разогнул спину и снял очки.

— Очень, — ответила Елена, пришивая пуговицу. Лев Васильевич вновь надел очки и повернулся к ней:

— Серьезно?

— Да. — Елена откусила зубами нитку, повесила тужурку на место. — Ложись спать, ведь завтра рано вставать.

— Я не поеду на занятие. Громов сам будет проводить, решил выступить в роли командира батареи. Благоглупость! — Он поднялся. сунул руки в карманы пижамы, скривил тонкие губы.

Муж вдруг показался Елене маленьким-маленьким. Она сравнила его с Бородиным: Степан — великан, но немного беспомощный, Лева же цепкий, беспокойный, и он нравился ей таким.

— Честно говоря, после ухода Водолазова я должен быть командиром полка. Опыт, знание артиллерии, строевой службы, — сказал Лев Васильевич. — А вот не назначили! Ничего, Елена, свое возьму. — Он наклонился к жене, прошептал: — Гросулов, Петр Михайлович, говорит: тянись изо всех сил. Вот так-то. — Он усадил ее рядом, почувствовав под руками мягкие округлые плечи, начал рассматривать ее лицо: нос слегка вздернут, губы чуть припухлые, глаза с кристалликами в зрачках...

— Что ж молчишь?

— Не знаю, что и сказать. Может быть, будем спать, завтра тебе рано вставать, — повторила она.

Он обнял ее, поцеловал и, словно стыдясь этого, вскочил:

— Ты ложись, я посижу...

Когда она укрылась одеялом, произнес:

— Наивный.

— Кто?

— Громов.

— Почему?

— Сегодня он распорядился, чтобы Узлов один управлял взводом на занятиях. Хватит он с ним горюшка... Такого человека не воспитаешь. Узлов неисправим.