Развороченная могила [The Running Grave]

Уже несколько лет он твердил себе, что роман с напарницей-детективом не стоит того, чтобы рисковать ради него самой важной дружбой или ставить под угрозу бизнес, который они построили вместе. Если и были трудности и лишения, связанные с жизнью в полном одиночестве в маленькой мансарде над своим офисом, Страйк считал их достойной платой за независимость и покой после бесконечных бурь и душевной боли его долгих отношений с Шарлоттой. Тем не менее шок от известия о том, что Робин направляется на свидание с Райаном Мерфи, заставил Страйка признать, что влечение, которое он испытывал к Робин с того момента, как она впервые сняла пальто в его офисе, медленно мутировало против его воли во что-то другое, чему он в конце концов был вынужден дать название. Любовь пришла в форме, которую он не распознал, и, несомненно, именно поэтому он слишком поздно осознал опасность, чтобы предотвратить ее.

Впервые с тех пор, как он встретил Робин, Страйк не испытывал никакого интереса к случайным сексуальным отношениям, которые могли бы отвлечь его от неудобных чувств к партнерше и сублимировать их. Последний раз, когда он искал утешения с другой женщиной, пусть и красивой, закончился проколом ноги шпилькой и ощущением мрачной бесполезности. Он до сих пор не знал, будет ли в случае прекращения отношений Робин с Мерфи, на что он очень надеялся, затевать разговор, которому он раньше всячески сопротивлялся, с целью выяснения истинных чувств Робин. Возражения против романа с ней остались. С другой стороны (“Тебе идет!” — сказал этот урод Мерфи, увидев Робин с ребенком на руках), он опасался, что деловое партнерство может распасться в любом случае, потому что Робин решит, что брак и дети привлекательнее карьеры детектива. И вот Корморан Страйк, похудевший, подтянутый, с более чистыми легкими, стоял один на чердаке, сердито тыкал деревянной ложкой в брокколи и думал о том, как бы не думать о Робин Эллакотт.

Звонок его мобильного стал долгожданным отвлечением. — Сняв с огня лосося, рис и овощи, он ответил.

— Все норм, Бунзен? — спросил знакомый голос.

— Штырь, — сказал Страйк. — Как дела?

Звонивший по телефону был его старым другом, хотя Страйку было трудно вспомнить его настоящее имя. Мать Страйка, Леда, соскребла с улицы безродного и неисправимо преступного шестнадцатилетнего Штыря после того, как его порезали, и привела домой, в их сквот. Впоследствии Штырь стал чем-то вроде сводного брата Страйка и, вероятно, был единственным человеком, который никогда не видел никаких недостатков в неизлечимо взбалмошной, гоняющейся за новизной Леде.

— Нужна помощь, — сказал Штырь.

— Говори, — сказал Страйк.

— Нужно найти чувака.

— Зачем? — спросил Страйк.

— Нет, это не то, что ты думаешь, — сказал Штырь. — Я не собираюсь связываться с ним.

— Хорошо, — сказал Страйк, затягиваясь вейпом, который продолжал снабжать его никотином. — Кто он такой?

— Отец Энджел.

— Чей отец?

— Энджел, — сказал Штырь, — моя падчерица.

— О, — удивился Страйк. — Ты женился?

— Нет, — нетерпеливо сказал Штырь, — но я живу с ее мамой, врубился?

— Что это, алименты?

— Нет, — сказал Штырь. — Мы только что узнали, что у Энджел лейкемия.

— Дерьмо, — сказал пораженный Страйк. — Мне жаль.

— И она хочет увидеть своего настоящего отца, а мы понятия не имеем, где он. Он — дрянь, — сказал Штырь, — только не моего сорта.

Страйк это понимал, поскольку связи Штыря в криминальном мире Лондона были обширны, и он мог бы с легкостью найти профессионального афериста.

— Хорошо, назови мне имя и дату рождения, — сказал Страйк, потянувшись за ручкой и блокнотом. Штырь так и сделал, затем спросил:

— Сколько?

— Будешь должен, — сказал Страйк.

— Серьезно? — удивился Штырь. — Тогда хорошо. Давай, Бунзен.

Всегда не терпящий ненужных телефонных разговоров, Штырь повесил трубку, и Страйк вернулся к своим брокколи и лососю, сожалея о больном ребенке, которая хотела увидеть своего отца, но, тем не менее, размышляя о том, что было бы полезно иметь в должниках Штыря. Небольшие наводки и обрывки информации, которые Страйк получал от своего старого друга и которые иногда бывали полезны, когда Страйку нужна была приманка для связи с полицией, резко возросли в цене по мере того, как агентство Страйка становилось все более успешным.

Приготовив еду, Страйк отнес свою тарелку к маленькому кухонному столику, но прежде чем он успел сесть, его мобильный зазвонил во второй раз. Звонок был переадресован со стационарного телефона офиса. Он помедлил, прежде чем поднять трубку, потому что ему казалось, что он знает, кого он сейчас услышит.

— Страйк.

— Привет, Блюи, — произнес слегка невнятный голос. Было много фонового шума, включая голос и музыку.

Это был второй раз, когда Шарлотта звонила ему за неделю. Поскольку у нее больше не было номера его мобильного телефона, телефон в офисе был единственным способом связаться с ним.

— Я занят, Шарлотта, — сказал он холодным голосом.

— Я знала, что ты скажешь… Я в ужасном клубе. Ты бы его возненавидел…