Разворот в никуда. Россия в петле Кудрина

«ЗАВТРА». Вы часто говорите о том, что главным субъектом развития стал глобальный управляющий класс, выражающий интересы глобального бизнеса. Что это такое?

Михаил ДЕЛЯГИН. Это не жёсткая иерархическая структура (не зря провалились все попытки создать «мировое правительство»), а открытая совокупность социальных вихрей, втягивающая в себя индивидов, обладающих глобальным влиянием, личной энергетикой и мобильностью, и выбрасывающая их при утрате хотя бы одного из этих качеств. Противоречие между мощью глобального управляющего класса и его безответственностью перед управляемым им человечеством характерно для Средневековья и создаёт угрозу возвращения его норм. Ключевую роль в глобальном бизнесе (и, соответственно, глобальном управляющем классе) играют «фонды фондов», владеющие основными глобальными корпорациями и друг другом.

США — оргструктура глобального управляющего класса, что создаёт внутри них перманентный конфликт представителей этого класса с национальной бюрократией, а также противоречит возвышению в его составе представителей Китая (остающихся, в отличие от остальных его элементов, защитниками своего общества). Эти конфликты будут нарастать, открывая возможности и для России.

Перерастание соцсетей в социальные платформы, создающие среду обитания человека в развитых обществах и определяющие его поведение, повышает значение их разработчиков и управленцев в составе глобального управляющего класса. Финансисты из «фондов фондов», по-прежнему владея информационными корпорациями, утрачивают возможность понимать, чем они владеют. В результате представители соцсетей из подчинённых становятся (возможно, временно) равнозначимы «хозяевам денег». Они владеют поведением людей, их мнениями и эмоциями прямо, а не посредством денег. Это создаёт новый конфликт внутри глобального управляющего класса: между финансовыми и социальными владельцами мира.

Эти конфликты внутри глобального управляющего класса дополняют главный конфликт современности: между глобальными и обособленными структурами (в частности, между глобальным бизнесом и государствами) — и дают новые шансы патриотам, желающим вернуть служащие глобальному бизнесу государства своим народам.

«ЗАВТРА». А каково глобальное значение криптовалют?

Михаил ДЕЛЯГИН. Разрешение развитыми государствами использования криптовалют, объективно подрывающих национальный суверенитет, означает, что криптовалюты нужны кому-то, кто сильнее государств: глобальному бизнесу. Противоречие между глобальными функциями доллара и его национальной природой (усилившееся с намерением Трампа взять под контроль ФРС) стало нестерпимым для глобального бизнеса. Раз сделать доллар международным не удалось, потребность будет удовлетворена иным путём: глобальной по своей природе криптовалютой. Это не противоречит созданию криптовалют спецслужбами, так как при размывании государств они сближаются с глобальным бизнесом, а их руководство может входить в глобальный управляющий класс.

В отличие от обычных валют, обеспеченных доверием к эмитирующим их государствам, криптовалюты обеспечены недоверием к государствам, недееспособным в глобальном кризисе (прежде всего из-за приятия либерализма — идеологии глобального бизнеса). Биткоин как доллар для криптовалют (они котируются в биткоинах) сохранит ключевую позицию в их мире до появления универсальной платформы, объединяющей лёгкость расчётов и широкий функционал (включая смарт-контракты); появления её стоит ждать от Дурова как наиболее творческого представителя информбизнеса. Дуров (или иной, решивший эту задачу) будет либо взят под контроль глобальным управляющим классом, либо (в случае свободолюбия) столкнётся с проблемами, которые сохранят инфраструктурную позицию биткоина, несмотря на его недостатки.

«ЗАВТРА». А что вы считаете главным направлением влияния новых технологий на обычные общества?

Михаил ДЕЛЯГИН. Сверхпроизводительность информационных технологий резко сокращает число людей, нужных для производства потребляемых человечеством благ, делая лишними сотни миллионов, а в близкой перспективе — миллиарды людей. Государства ради социальной стабильности сдерживали рост производительности, но глобальный бизнес (как и бизнес в целом) не воспринимает социально-психологические категории и, став с уничтожением СССР сильнее государств (так как

их ресурс — монополия военной защиты — утратил смысл), форсировал прогресс коммерционализаци-ей созданных в ходе «холодной войны» новых технологических принципов. Поскольку разрыв между производимым и потребляемым наиболее значим у «среднего класса» развитых стран, его утилизация стала категорическим императивом рынка.