и пять; ибо это отношение, или тому подобное не существующее, может быть допущено, но, конечно, не может быть созерцаемо, потому что не сущее не видимо. Это и есть, собственно, первый принцип всякого нашего познания; им также начал я «Беседы о метафизике» и две первые из них уместно прочесть; ибо принцип, обыкновенно принимаемый картезианцами, что можно утверждать о вещи то, что ясно мыслится содержащимся в идее, представляющей ее, зависит от него; и он верен только при предположении, что идеи неизменны, необходимы и божественны. Ибо если бы наши идеи были только нашими перцепциями, если бы наши видоизменения были представлениями, то как знали бы мы, что вещи соответствуют нашим идеям, потому что Бог думает, а следовательно, действует не сообразно нашим представлениям, но своим. Из того же, что не сущее не созерцается, следует, что все, что мы созерцаем ясно, прямо, непосредственно, существует необходимо. Я говорю, на то, что мы созерцаем непосредственно, следует обратить внимание, или на то, что мы мыслим; ибо, строго говоря, предметы, которые мы видим непосредственно, весьма отличаются от тех, которые мы видим вовне, или, вернее, относительно которых мы думаем, что видим, или на которые смотрим; ибо верно в известном смысле, что мы не видим этих последних, потому что можно видеть или думать, что видишь вовне предметы, которые не существуют, невзирая на то, что не сущее не созерцается. Но противоречиво, чтобы можно было видеть непосредственно то, чего нет, ибо тогда в одно и то же время мы видели бы и не видели, потому что видеть ничто — значит просто не видеть.
Но хотя для того чтобы быть созерцаемым, надо существовать, однако все, что действительно существует, не есть уже поэтому нечто видимое само по себе; ибо, для того чтобы быть созерцаемым, оно должно непосредственно действовать в душе, оно должно само по себе просвещать, влиять или модифицировать дух; иначе наша душа, которая часто пассивна, насколько она способна к перцепциям, никогда не будет созерцать его: если бы даже вообразить, что душа находится в предмете и проникает его, как предполагают обыкновенно, что она находится в мозгу и проникает его, она все ж не могла бы созерцать его, потому что она не может открыть частей, составляющих ее мозг, даже ту самую часть, где, как говорят, главным образом она пребывает. Ибо только то видимо и умопостигаемо само по себе, что может действовать в духах.
Допустим, однако, эти два ложных положения: 1) что всякая реальность может быть созерцаема, якобы посредством действия разума; 2) что душа не только имеет внутреннее чувство своего бытия и своих видоизменений, но и в совершенстве познает их. Пусть только согласятся со мною, что не сущее невидимо, что я только что доказал, и тогда очень легко заключить, что видоизменения души не могут изобразить бесконечного, ибо нельзя видеть трех реальностей там, где их только две; ибо тогда мы видели бы
371
не сущее, реальность не существующую. Нельзя видеть сто реальностей там, где их только сорок, ибо тогда мы видели бы шестьдесят реальностей не существующих. Итак, нельзя видеть бесконечное ни в душе, ни в ее конечных видоизменениях, ибо тогда мы видели бы бесконечное не существующее. А не сущее и невидимо, и не умопостигаемо; следовательно, душа не может видеть ни в своей субстанции, ни в своих видоизменениях бесконечную реальность, ту умопостигаемую протяженность например, которую так ясно мы видим как бесконечную и которую, как мы убеждены, душа не исчерпает никогда. Но иметь возможность представить бесконечное, это не значит иметь возможность созерцать его; или иметь о нем весьма поверхностную или бесконечно малую перцепцию, какова та перцепция, какую мы имеем о нем, это значит иметь возможность сделать его созерцаемым в себе, а следовательно, содержать его, так сказать, — потому что не сущее не может быть созерцаемо, — и содержать его даже так, чтобы оно было умопостигаемо или деятельно само по себе, т. е. способно влиять на разумную субстанцию души.