Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Приведенная «Очерками» в числе своих авторитетов анонимная брошюра, озаглавленная «Виолле-ле-Дюк и архитектура в России», является крайнею степенью романизма в данном споре и полным отрицанием самобытных черт в древнерусском художестве. Но брошюра эта сама исполнена фактических промахов, начиная с того, что Ярослав соорудил церковь Святой Софии в Киеве будто бы «по образцу храма Юстиниана в Константинополе» (С. 4). Известно, что Киево-Софийский собор принадлежит иному, более позднему византийскому типу, чем Константинопольская София. Почти такая же неточность повторяется на следующей странице относительно черниговского собора, в котором были галереи для женщин, будто бы не встречающиеся в других русских храмах. Хоры или галереи для женщин существуют и в суздальских храмах, но обыкновенно они ограничиваются там одною западною стороною, подобно некоторым византийским церквам близкого к той эпохи периода. При сравнении суздальских храмов с киево-черниговскими автор брошюры упустил из виду, например, Успенский храм черниговского Елецкого монастыря, который в архитектурном отношении может служить одним из звеньев, связующих ростовско-суздальский стиль с киево-черниговским. Далее говорится, будто «области Ростова и Суздаля, покрытые в те отдаленные времена дремучими лесами и непроходимыми болотами, не имели почти никаких сношений с востоком» (С. 6). Это противоречит не только арабским свидетельствам и арабским монетам, но даже нашим летописям. Болота и леса не мешали сообщениям по водному Волжскому пути (к тому же сношения и связи русского племени с востоком начались, конечно, не с X в., а еще в те времена, когда русское или роксаланское племя соседило с Боспорским царством и прикавказскими народами. Далее, будто бы «в Ростовской земле до XIII в. находился всего один монастырь» (С. 7), тогда как только известных нам монастырей можно насчитать около десятка. «Тип самого здания владимирского Успенского собора был избран совершенно противоположным византийскому» (ibid). Этот тип, как известно, общий ростовско-суздальским храмам, а что послужило им непосредственным образцом, мы указали выше; да и без этого указания один поверхностный взгляд на планы и разрезы здания убеждает в византийско-киевских образцах. «Великий князь Всеволод обратился (за строителями) к Фридриху I, находившемуся с ним в близких сношениях после того, как последний приютил сына его, Владимира, и помог ему снова овладеть княжеством Галицким» (С. 17). В этих немногих словах находим целый ряд неточностей. Во-первых, едва ли Фридрих Барбаросса имеет какое-либо отношение к Дмитриевскому собору, о котором летопись упоминает спустя семь лет после его смерти. Владимир был племянник, а не сын Всеволода III. «Близкие сношения» между Всеволодом и Фридрихом не могли возникнуть вследствие услуги, оказанной последним Владимиру: она случилась в тот момент, когда император собирался в крестовый поход; действительно, он вскоре отправился и погиб в этом походе. Наоборот, Фридрих радушно принял беглеца Владимира, потому что прежде того находился в дружеских отношениях со Всеволодом. Помянутое выше свидетельство летописи под 1194 г. заставляет предполагать, что

Всеволод мог уже найти у себя дома мастеров для постройки Дмитриевского собора. Несколько позднейший по времени Юрьевский собор и его роскошное обронное узорочье даже некоторыми поборниками романизма признаются за произведение русских мастеров. А не могла же эта русская художественная школа образоваться вдруг, без долгого предварительного развития. Вообще, рассказ об обращении Всеволода к Фридриху и о посылке сим последним строителей не основан ни на каких данных. Не продолжаем далее выписок, обнаруживающих разлад помянутой брошюры с точными фактами. Автор «Очерков» положился на выводы этой полемической брошюры, очевидно, без особой критики.

VI Заключительное слово о народности руссов и болгар [191]