Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

М.П. Погодин, столь усердно придерживаясь буквы нашей начальной летописи там, где она имеет легендарный характер, не затруднился отвергать ее достоверность в самой достоверной ее части – в договорах Олега и Игоря. Я обратил внимание на следующую явную несообразность с теорией норманистов: скандинавы клянутся не своими богами: Одином и Тором, а славянскими Перуном и Волосом. «Но почему вы знаете, – спрашивает г. Погодин, – что между этими божествами не было соответствия? Перун разве не близок к Тору? Не надо забывать того, что переводили договоры с греческого болгары, от которых нельзя требовать мифологической учености. Перенесена же принадлежность языческого Волоса на христианского Власия!» Итак, в летописи оказывается страшный и систематический подлог! Мы говорим систематический, ибо этот подлог проведен и далее; стало быть, и тот Перун, который стоял в Киеве на холме и которому поклонялись князья и народ, был не Перун, а Тор. Не Перуна, а Тора оплакивали киевляне, когда его идола столкнули в Днепр. Кстати, и новогородский Перун тоже, вероятно, в действительности был Тором? Жаль только, что между их именами нет такого же соответствия, как между Волосом и Власием, между Святовитом и святым Витом. Вот до какого соответствия можно договориться, защищая любимую теорию во что бы то ни стало! Тут же рядом у нашего противника стоят заверения в том, что наши летописцы и не умели сочинять легенд, что задних мыслей у них никогда не было, ни о каких комбинациях они понятия не имели, что первый летописец наш был «монах, заживо погребенный в киевских пещерах» и т. п. Право, такого почтенного человека, как М.П. Погодин, мне совестно обвинять в произвольном обращении с документальными источниками (каковы договоры), и я это делаю с прискорбием.

Кстати: норманизму не надо забывать того, что указание на перевод наших договоров, составленный болгарами, несведущими в славянской мифологии, есть не более как догадка. Известно, что обращение руси началось еще со времен патриарха Фотия; в эпоху договоров у них были храмы, было богослужение, следовательно, можем предположить и письменность. Притом язык этих договоров тот же самый, какой мы видим в Русской правде. Мы уже сказали, что вопрос о начале русской письменности до сих пор затемнялся влиянием норманизма: ибо как можно допустить, чтобы русь еще во времена Фотия имела славянскую письменность, когда уже решено, что эта русь была норманнская и пришла прямо из Скандинавии!

Надобно признаться, возражения М.П. Погодина иногда уже слишком несерьезны. Вот еще примеры: по поводу указанного мною легендарного числа трех братьев он отвечает, что у Адама и Ноя тоже было по три сына. Или: русь уже потому не славяне, говорит он, что все славянские племена назывались у нас во множественном числе (поляне, северяне, кривичи и пр.), а чуждые племена называются собирательным именем женского рода (чудь, ливь, корсь и пр.). В таком случае, отвечаем мы, хазары, печенеги и пр. суть племена славянские, а серебь нашей летописи должна быть отнесена к народам неславянским. Мы указали на то, что русью называли себя обитатели Приднепровья, а новгородцы русью себя не называли. Г. Погодин объясняет это тем, что «Русь с Олегом от них ушла». Жаль только, что неясным остается смысл самого призвания варягов: новгородцы посылали за ними так далеко (чуть ли не в Мекленбург-Шверинский, судя по некоторым намекам нашего антагониста); а варяги только прошли чрез Новгород, да еще велели давать себе дань по 300 гривен в год. Какой черной неблагодарностью заплатили они доверчивым новогродцам!

III Умеренный норманизм г. Куника. – Легендарная аналогия

М.П. Погодин в своем споре с г. Гедеоновым ограничился обычным повторением своей норманнской программы, а на помощь себе пригласил г. Куника, на которого и пала главная тяжесть борьбы. Приемы г. Куника мы находим способными поддержать спокойную, логичную полемику. До сих пор он не забрасывал общими местами, не уверял голословно, что наша начальная летопись безупречна или что русь в арабских известиях суть норманны и т. п.; а брал некоторые стороны вопроса и старался по возможности подкрепить норманнскую систему какими-либо аналогиями или новым, более точным анализом старых данных. Хотя конечные результаты этих работ все-таки не в пользу норманизма; но нельзя не отдать справедливости его добросовестному отношению к делу.