Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Далее г. Погодин приписывает мне положение: «Летопись наша сочинена в XIII или даже в XIV в.», и снова победоносно его опровергает. «Разве вы не знаете, – говорит он, – что в числе ее переписчиков или продолжателей есть историческое лицо, жившее в XI столетии, архимандрит, а после епископ Сильвестр, подписавший свое имя под 1110 годом и скончавшийся в 1124 г.? Разве вы не знаете… (следует перечень списков, где находится так называемая Несторова летопись)». Но позвольте, у меня совсем не сказано, будто летопись сочинена в XIII или в XIV в. У меня говорится о летописных сводах и рукописях. Я говорил, что мы не имеем ни одного летописного сборника в рукописи, которая была бы ранее второй половины XIV в., и это всеми признано. О сводах говорится, что начальная или так называемая Нестерова летопись в первобытном своем виде до нас не дошла, и это признано большинством ученых. Я прибавил только, что легенда о призвании князей, по всей вероятности, происхождения (или, точнее, оттенка) новгородского и настоящий свой вид получила в том летописном своде, который был составлен не ранее второй половины XII или первой XIII в. И это положение голословно отвергнуть нельзя. Постараемся представить вкратце наши соображения по данному вопросу.

Разность моего мнения от мнения большинства ученых, работавших над летописями, заключается в том, что я не отделяю Несторовой или Сильвестровой летописи (Повести временных лет) вообще от Южнорусского свода; то есть признаю ее неотъемлемой частью того Киевского свода, который кончается XII в. и дошел до нас преимущественно в так называемом Ипатьевском списке. Одним словом, известную нам редакцию Повести временных лет в этом своде я передвигаю от начала XII на конец XII или начало XIII в.

Предварительно сделаем следующую оговорку. Мы переносим дошедшую до нас редакцию начальной летописи приблизительно лет на сто вперед; но этому разногласию с существующим мнением не придаем главного значения в вопросе о происхождении руси. Предположим, что до нас дошла редакция начала XII в. или конца XI, и тогда известие о варягах-руси остается такой же легендой, как и теперь; ибо летописец все-таки говорит о событии, которое совершилось до него почти за 250 лет. (Легенда о Вильгельме Телле появилась около полутораста лет после битвы при Моргартене.) На таком расстоянии никакое предание не может получить веры, если оно не подтверждается другими, независимыми от него свидетельствами или такими историческими явлениями, которые находятся с ним в непосредственной связи. Например, о пришествии руси из Скандинавии не говорят никакие европейские и азиатские летописи; но если бы, при недостатке свидетельств, мы в своей дальнейшей истории все-таки видели несомненную борьбу в населении двух элементов, иноземного и туземного, и находили, несомненно, чуждую примесь в русском языке и т. п., тогда легенда могла бы получить какую-нибудь достоверность. Ничего подобного нет. Никакой борьбы разнородных начал в населении Киевской Руси мы не видим, никакой иноземной струи в народном языке или в письменных памятниках нет. В самых первых памятниках нашей письменности, в договорах с греками, русь является туземным народом и не делает ни малейшего намека на варяжское происхождение; напротив, в первом своем юридическом своде, то есть в Русской правде, русь относится к варягам как к иноземцам и иноплеменникам (Русская правда, конечно, существовала уже до Ярослава I; это существование подтверждается ссылками упомянутых договоров на «Русский закон»). Таким образом, и при существующем мнении о редакции начальной летописи призвание варяго-руссов остается легендой. Но мы, кроме того, в самой летописи считаем редакцию этой легенды искаженной в более позднее время.