Разыскания о начале Руси (Вместо введения в русскую историю)

Итак, Роксалане будто бы не могли быть Славяне, потому что имели конницу; а Русь не могла быть славянскою, потому что имела судоходство и еще потому, что она объединила народы, разбросанные на обширных равнинах (393). Оказывается, что славянское племя совершенно обижено судьбою. Даже финны, и те, оказывается, гораздо более одарены от природы и более способны к разнообразной деятельности. Так, в этом мало подвижном, преимущественно лесном племени встречаем с одной стороны пиратов (на Балтийском море), с другой - целый степной, конный народ (угры), и притом такой народ, который основал значительное государство. Туркмены, тип степного, конного народа, и те имели своих пиратов на Каспийском море. Не приводя других примеров для сравнения, укажу опять на славянорусских казаков XVI и XVII веков: они жили в тех же местах, в которых встречаем древних Роксалан и Русь. И что же? Казаки одновременно являются и конницей, и пиратами, а при случае и пехотой. Странно как-то столь известному ученому указывать на столь известные факты. Обратимся к самым древним временам. Скифы вообще представляются степным, кочевым и конным народом. А между тем у них были также морские пираты; у них была пехота. Так, в рассказе Лукьяна Токсарис пехота является еще в большем числе, нежели конница. Повторяю, любопытно было бы познакомиться с тою сравнительною историей военного быта, которая доказывает, что русские славяне никогда не находились в диком состоянии, никогда не были кочевниками, никогда не были знакомы с морем и никогда не были способны к созданию государственного быта. И при этом г. Куник упрекает своих противников в том, что они "страдают незнанием оснований этнологической критики" (452).

Голословно отрицая всякую связь между Роксаланами и Русью, автор "Дополнений" к Каспию не раз спрашивает, почему же ни один источник не говорит о морских походах Руси до так называемого Рюрика. Ответ на этот вопрос уже был мною предложен; но по обыкновению норманисты не обратили на него внимания. Я говорил в том смысле, что Русь, конечно, и прежде была знакома с Каспийским и особенно с Черным морем; когда же она объединилась и достигла известной степени могущества, то уже не ограничивалась более мелким пиратством или плаванием для торговых целей и для найма в иноземную службу, а стала предпринимать походы в больших силах, и в 865 году сделала нападение на самый Константинополь. Это нападение и заставило Византийцев громко заговорить о Руси, хотя по всем признакам они уже давно были знакомы с нею. (О том, например, свидетельствует патриарх Фотий в своих "беседах".) Наш летописец почерпнул начало Русской истории из византийского рассказа о нападении 865 года и приурочил к этому событию мнимое призвание Варягов с Рюриком и Оскольдом во главе. Я уже замечал, что если бы нападение на Константинополь случилось столетием ранее, то Рюрик и Оскольд в нашей летописи, конечно, были бы отнесены на сотню лет выше. Если противник не согласен с таким заключением, то пусть прежде всего потрудится доказать, что известие нашей летописи о событии 865 года совершенно самостоятельное, а не заимствовано буквально из хроники Амартола.