Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева

Надо признаться, что первоначально планировалось совсем другое название этой заключительной части текста, — нечто вроде «О классической неклассической рациональности». Однако соображения формального (вокруг формы) свойства удержали нас от такого поступка. В самом деле, обилие союзов «и» в общем названии нашего текста уже потребовало целого параграфа разъяснений (на самом деле это оказалось удобной формой подступа, введения к философским синтезам у Лосева), теперь, выходило, требует комментария зияющее отсутствие того же союза в заголовке очередного параграфа (содержательно — настает черед нового обращения к интегральной характеристике творчества Лосева). Нет, уж лучше вовсе отказаться от обсуждения нескончаемых «союзных» проблем, даже если тема рациональности и обязательна в разговоре о Лосеве… И все-таки мы не можем обойти вниманием одну небольшую книгу М.К. Мамардашвили — «Классический и неклассический идеалы рациональности». Она являет собой лишь мизерную часть, лишь видимую пока оконечность айсберга философской работы автора ⁵¹. Вышедшая в Тбилиси в 1984 году чуть ли не самиздатовским тиражом и написанная подчеркнуто эзотерическим языком, эта книга по внешним атрибутам напоминает зашифрованные, едва выбивающиеся «из-под глыб» тексты первого лосевского «восьмикнижия» (прежде всего вспоминаются как раз «Античный космос» и «Философия имени»). Однако вряд ли подобная ассоциация имела бы для нас ценность, если бы не другое сходство или даже глубинное, внутреннее, идейное совпадение. Содержание тонкой книжицы издательства «Мецниереба» касается самых оснований науки и посягает на их пересмотр. «Классический» идеал рациональности с его отделением явлений от сущностей, фактов от принципов, обобщения от опыта, объекта от субъекта должен уступить место пониманию мира как единого, «собранного в целое», мира в глобальной слитости, «мира в работе»; такой «неклассический», по Мамардашвили, идеал рациональности преодолевает декартовский дуализм и настоятельно требует «введения сознательных и жизненных явлений в научную картину мира» ⁵². И это как раз тот самый идеал, о котором практически синхронно с Мерабом Мамардашвили пишет Алексей Лосев на многих страницах «Истории античной эстетики», а еще раньше — в первом «восьмикнижии»! Если возвращать термину «классика» первородную этимологию («первоклассное», «образцовое») и вспоминать об изначально латинском следовании за греческим образцом, то идеал этот надобно называть именно классическим, эллинским, это — как раз классическая рациональность, только вооруженная, разумеется, почти двухтысячелетним опытом потерь и обретений.