Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева

Для Лосева логикой здравого смысла как раз и является диалектика, которую, с задором писал автор, «можно начать с чего угодно, например с моих очков» ¹⁰. Он всегда требовал, чтобы «всякая сложность и тонкость» диалектических построений «имела прямую и очевидную связь с обывательскими и повседневными наблюдениями», чтобы выведение любой категории следовало «прозаическим чувственным установкам» ¹¹. Отсюда происходят те постоянные бытовые иллюстрации, то знаменитое приземление, без которых не обходится, пожалуй, ни одна работа Лосева, как «раннего», периода первого «восьмикнижия», так и «позднего» – периода создания «Истории античной эстетики». Отсюда столь символичное касание собственных очков в зачине большого трактата. Отсюда же приглашение к читателю, дабы поразмыслить о свойствах актуальной бесконечности, – одна из любимейших тем Лосева, – поразмыслить посредством наблюдения простых стоптанных галош, и пусть на них обязательно будет тиснуто клише «Красного треугольника»! Непосредственным рассмотрением чего-то тривиального заслуживается возможность с полным правом делать нетривиальные выводы: «в живых вещах бесконечное и конечное неразличимо» ¹². Лосев – реалист.

3. Структура базовой пентады

Рассмотрим тетрактиду подробнее. Пока в ней выявлена только общая четырехчленность да еще известно, что первое начало тетрактиды, Одно, в принципе не подлежит расчленению и потому не имеет внутренней структуры. Одно – это лоно и потенция всех структур, всех различений, всех смыслов. Не случайно поэтому первое начало получало у Лосева также название Единое, как у античных неоплатоников, или же Сáмое самó (оригинальный термин, введенный Лосевым в одноименной работе второй половины 1930-х годов и восходящий, конечно, к Платону). Последнее название представляет собой философскую экспликацию вполне обыденных словоформ с весьма экспрессивной окраской – «самый-самый», «самое то» или «самое что ни есть».

Первой действительной структурой, описывающей смысл в тетрактиде, является структура второго начала, Сущего. Память о пра-соприкосновении Одного и иного сохраняется здесь в изображении на языке новых фундаментальных категорий, составляющих базовую пентаду. Как и прежде, изложим это построение по краткому конспекту «Диалектики художественной формы» (15 – 17), который содержательно следует, в свою очередь, за соответствующей частью все того же «Парменида».

Собственно фиксация Одного или переход от Одного к Многому невозможны без различения, следовательно, второе начало должно содержать категорию различия. Но Многое не есть просто разное, это Многое как таковое несет на себе смысловую энергию целого, a целое должно пребывать в своих частях. Следовательно, части Многого должны не только различаться друг от друга, но и быть тождественны. Необходима также категория тождества. Обе категории при этом фиксируются абсолютно равноправно, вне всякого подчинения (нет никакого следования «одна за другой») в единой совокупности самотождественного различия.

Но различать и отождествлять можно лишь то, что положено как покоящееся – так постулируется категория покоя, – с возможностью перехода от одного покойного состояния к другому покойному состоянию, чтобы засвидетельствовать их различие, тождество и самотождественное различие. Следовательно, необходима категория категориального же движения. Как и в случае первой пары фундаментальных категорий, новая пара диалектических антагонистов образует единый подвижной покой. Замечание из области чувства языка: Лосев предпочитает говорить «подвижнóй», а не «подвижный», что является, конечно, проявлением индивидуальной стилистики; таково же и предпочтение перед конструкцией «покойное движение», которая содержательно эквивалентна «подвижному покою». Любопытно отметить, что новаторское лосевское словообразование имеет удивительно точный аналог в знаменитой «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова, где можно прочитать, как Веда Конг (героиня романа) «думала о подвижном покое природы» ¹³. Слепая случайность, разумеется, не исключена, однако интереснее обнаруживать в совпадении красивую параллель или даже преемственность. Особенно если помнить, что для И.А. Ефремова интерес к диалектическим конструкциям был настолько высок и естественен, что он включал их во многие детали описаний цивилизации далекого будущего.

Наконец, совокупное обстояние и акта мысленного полагания, потребовавшего подвижного покоя, и связанных с ним категорий различия и тождества (самотождественного различия) дает самоё оформление Сущего, требует категории единичности. Эта пятая категория как бы обнимает и скрепляет воедино остальные четыре категории, с чем и образуется пентада – единичность подвижного покоя самотождественного различия.