Заметим теперь, что М. Горький оставался верен идеям борьбы с природой (с Природой вообще) не только в пору собственной максимальной лояльности Советской власти, когда та в свой черед отвечала максимально лестными оценками вроде такой: «лучший писатель нового человечества, как будто пришедший из коммунистического завтра» 22
. Если достаточно внимательно читать горьковские «Заметки о революции и культуре» – они объединены в сборнике «Несвоевременные мысли» 1918 года издания, то нетрудно обнаружить и в этих еще вполне оппозиционных по направленности и гуманистических по духу заметках уже известные нам мотивы. Автору «Несвоевременных мыслей» также ясно, что «высшая форма борьбы за существование – борьба человека с природой», и смотрит он «на сознательного рабочего как на аристократа демократии» в противовес крестьянину, поскольку первый «не так зависит от стихийных сил природы, как зависит от них крестьянин, тяжкий труд которого невидим, не остается в веках», «тогда как труд рабочего остается на земле, украшая ее и способствуя дальнейшему подчинению сил природы интересам человека». И весь-то «народ» России ему сильно не нравится уже потому, что тот традиционно не ценит лозунг «знание – сила» (а что еще, опять-таки, может «привести людей к победе над стихийными энергиями природы»!) и «вся жизнь которого строилась на „авось“ и на мечтах о помощи откуда-то извне», для которого характерны «лень, семечки, социальная тупость», – да, разумеется, «и не следует любить народ таким, каков он есть», и не следует ничего хорошего ожидать от него, воспитанного «мелочно злобным и очень бесталанным, <…> в рабстве, пьянстве, мрачных суевериях»… 23Читатель без труда обнаружит в данной характеристике много, слишком много совпадений с определениями относительно «рабочих и крестьян» (или, в прочтении самого М. Горького, относительно «русского народа») из текста «Дополнения». Мы, повторим, не можем говорить в точности, что и как написал на сей счет А.Ф. Лосев, а вот его критик и обвинитель – тот в свое время и в своем месте выразился именно теми словами, что воспроизведены. Может быть, как раз поэтому столь резким и был выпад «своевременного» Горького 1930-х годов против автора «Дополнения», что ему что-то и как-то напомнило о прежнем Горьком, о Горьком времен «Несвоевременных мыслей».
Впрочем, главное состоит не в совпадениях, а как раз в расхождениях. Даже если М. Горький и не знал А.Ф. Лосева и судил о его творчестве только по справочным материалам ОГПУ (достоверными данными в пользу обратного предположения мы не располагаем, хотя и видятся некоторые ходы дальнейших поисков 24
), пересечение судеб этих двух личностей в случае статьи «О борьбе с природой» является вовсе не случайным. Столкнулись два мировоззрения, два проекта, две программы «преобразования» природы. В самом деле, какая идея победит? Та ли, что «способна обернуться безрелигиозной в своем существе, самовлюбленно-человеческой, фетишистски-науковерческой душой бездушно-машинной эпохи»? Или все-таки наконец станет понятным, что «борющееся „с природой“ человечество есть само ведь тоже природа в глубочайшем смысле слова» и что «борется оно, не ниспровергая природу, а напротив, опираясь на нее, утверждая и прославляя ее». Но тогда с необходимостью выходит, «преобразование и преображение мира должно быть не борьбою с природой, а утверждением ее идеально-реального бытия».Точные формулировки для этого противопоставления мы позаимствовали у Н.В. Устрялова 25
, который не только много и плодотворно думал о проблемах исторического прогресса, но и явственно определил свой собственный выбор в пользу движения вслед за Лосевым, а не за Горьким. Не за Горьким, который откровенно признавался в одном своем письме в декабре 1930 года: «…даже вижу себя великодушнее оной Природы и даже нахожу ее – между нами – глупой» 26, а за Лосевым, который говорил в своей «Диалектике мифа» как на исповеди: «А я люблю небушко, голубое-голубое, синее-синее…»