Разыскания в области исторической семасиологии русского языка (установление и обоснование семантического развития слова на примере вост.-слав. диал.

Разыскания в области исторической семасиологии русского языка (установление и обоснование семантического развития слова на примере вост.-слав. диал. волога )

В этимологических исследованиях семантика и установление закономерностей семантического развития занимают центральное место. Это является давно известным и, пожалуй, общепризнанным положением. С ним связано огромное значение семантической реконструкции для подобного рода исследований. Новые этимологии или более обоснованная аргументация уже существующих этимологий и сводятся по сути дела к обнаружению новых семантических связей (семантических закономерностей) или к подтверждению уже обнаруженных фактов семантического развития новыми материалами. При этом формальная сторона фактов, подвергнутых исследованию, разумеется, должна быть принята во внимание самым серьезным образом. На примере восточнославянского диалектного слова волога с общим значением ‛мягкая, жирная (иногда жидкая) пища, приправа, Zukost, Beikost’ мы хотели бы показать некоторые приемы установления и обоснования семантического развития, определения конкретной модели семантической эволюции. В нашем изложении мы кроме того намерены уделить внимание вопросу семантической оппозиции и значению фразеологических данных при исследованиях в области исторической семасиологии[1].

В качестве исходных данных для воссоздания семантического развития упомянутого слова волога выступают факты из русских и белорусских диалектов (в литературных языках слово, как известно, отсутствует), из памятников письменности (старорусской, древнерусской и русско-церковнославянской), из родственных славянских языков (в нашем случае из словенского языка) и из других индоевропейских языков, т. е. применительно к слову волога из балтийских языков. Ср. рус. диал. волога со значениями: ‛влага, вода, жидкость; масло, сало, жир, сдобное’, волог. ‛скоромное, жидкое съестное, похлебка, варево, но не питье’, арханг., костр. ‛привар, подболтка, овощ’, волог., нижегор., псков. ‛скоромная приправа, особенно коровье масло, подмазка на блины’ (Даль² I, 234). В Словаре русских народных говоров дается еще больше значений для этого слова, но все они относятся к одной и той же области мягких, жирных (иногда жидких) видов пищи, к приправам, к тому, что едят к хлебу (Филин 5, 46—47).

То же можно сказать в отношении белорусского диалектного слова воло́га, вало́га, которое встречается в следующих значениях: ‛вареное молоко, которое добавляется к густой пище; варево из конопли; растопленный жир, сало; приправа, масло; запрещенная в постные дни пища’ и даже ‛жидкое, кормовое пойло’ (Лексика Полесья 373, 368; ЭСБМ II, 41). Акцентуационный вариант блр. во́лага имеет значения ‛жир в качестве приправы; сваренное мясо; рыба; вообще приправа к еде’[2].

Слово волога засвидетельствовано довольно широко в древнерусских памятниках, в особенности в Новгородской и Псковской летописях. Оно содержится в пословице, употребленной в «Молении» Даниила Заточника: … Не бився о моклякѣ, вологи не видати…[3] В старорусской письменности XVI—XVII вв. много случаев употребления этого слова. Обнаружено определенное количество примеров из русского языка XVIII в.

Весьма характерно, что в известном словаре древнерусского языка И. И. Срезневского значение для др.-рус. волога отсутствует (Срезневский I, 290—291). Там даётся только ссылка на слово влага (церковно-славянское по происхождению), которое, естественно, не тождественно семантически древнерусскому слову (Там же, 267). Широкой семантикой и вместе с тем некоторой семантической диффузностью этого слова, видимо, объясняется то, что А. Преображенский ошибочно трактует значение слова волога как ‛питье, напиток’ (Преображенский I, 14, 87). Только в новом историческом словаре русского языка, выходящем в настоящее время в Москве, дана убедительная смысловая характеристика этого слова как ‛масло, сметана, жиры и т. п. пищевые продукты, приправа к пище; жидкая пища (похлебка, щи и т. п.) или приправа к ней’ (СлРЯ XI—XVII вв. 2, 317).

Сдержанность И. И. Срезневского в отношении смысловой трактовки древнерусского слова имела, как мы уже видели, некоторое основание. В самом деле, определить точно значение слова волога в древнерусских памятниках не так уж просто. Ср., например, такие контексты:

1 … за кормъ, и за вологу, и за мяса, и за рыбы 7 кунъ на неделю (Правда Русская по 1‑му Синодальному списку 1282 г.) (СлРЯ XI—XVII вв. 2, 317).

2 … и вздорожиша все по торгу, и хлѣбъ и волога и отътолѣ дороговь… (Новгородская 5‑я летопись 1228 г.)[4]