— Магия, — тихо сказал мальчик. — Когда мы создаем заклинания, есть... определенный путь, который проходит магия. У учителя Джозефа этот путь немного отличался. Точнее, даже не так. Он словно бы разделял свою магию, чтобы скрыть истинный путь, пускал большой поток сил по ложному пути, а небольшой — по какому-то другому. Как будто пытался замаскировать иной способ использования магии.
Я не отрывала взгляда от ребенка, боясь упустить хотя бы слово. Мальчик, мало того, что говорил едва слышно, так еще и о тех вещах, о которых я понятия не имела. Вроде бы понимала, но где гарантия, что пересказав Дитриху все своими словами, я не упущу какую-то важную деталь? От напряжения вспотели ладони: важность информации слишком велика для такого скромного человек, как я.
— Как ты это понял? — спросила я, чтобы поддержать диалог. — Ты видел эти потоки?
— Не совсем. Неопытным магам вроде меня видеть потоки очень сложно, особенно, когда нарочно их не ищешь. Учитель Джозеф работал как-то в паре с другим учителем. Они использовали одинаковые заклинания, а их резервы не сильно отличались, но учитель Джозеф устал намного больше. Это мне показалось очень странным... И я стал за ним наблюдать. Ну, вы не подумайте, что я странный! — Внезапно мальчик замахал руками и посмотрел на меня немного жалобно. — Один из моих врожденных талантов — магическая проницательность. Это как интуиция, понимаете? Если я вижу что-то странное, необычное, то не могу за этим не наблюдать, не могу не пытаться выяснить, что и почему не так как надо. Поэтому я иногда подсматриваю, подслушиваю, расспрашиваю других... Это как будто... сильнее меня.
— Понимаю. — Кивнула я. — Я не думаю, что ты странный, сейчас я вообще считаю, что ты редкостная умница и большой молодец.
Неудивительно, что Дитрих настолько хотел поговорить с этим подопечным. Как и то, что мальчика так скрывали: с таким талантом мальчишка определенно обнаружил много вещей, о которых тому же Дитриху, по мнению Шаренсатов и прочих мерзких людей, использовавших детей, не стоило знать.
— Вы первый и единственный человек, который считает, что я молодец, потому что подслушивал, подсматривал, шпионил и наблюдал за учителем, который единственный из всех относился к нам по-доброму. Другие посчитали бы такое поведение неблагодарным и отвратительным. — И улыбнулся еще так ехидненько. — Вы точно взрослая?
— А я похожа на ребенка? К тому же, доброта бывает разная. Та, которая используется лишь в качестве ширмы и ради собственных выгод, стоит не так уж и много. Так что молодец, что послушался своей интуиции. Благодаря этой интуиции у Дитриха будет достаточно зацепок, чтобы отыскать учителя Джозефа. — Я улыбнулась и протянула руку, чтобы погладить ребенка по макушке.
Такой послушный — даже не попытался увернуться.
— А найдет учителя — найдет и пропавших детей, — добавил мальчишка, и моя рука замерла.
— Думаешь, они с ними?
— Я знаю. Моя подруга, с которой я познакомился в пансионе, рассказала мне кое-что. Ну, что учитель Джозеф звал ее собой в другое хорошее место. Она очень сильная в магии, намного сильнее меня и большинства других детей. Но она отказывалась уходить, потому что считала, что в этом мире для нее не найдется безопасного места из-за ее таланта. Тогда учитель Джозеф сказал, что заберет ее в другой мир, где к магам относятся совершенно иначе. Ну, там их все любят и чтят.
— Он мог и соврать, — заметила я.
Мальчик покачал головой:
— Не врал. Он предоставил ей доказательства того, что в другом мире все иначе. Она не сказала какие, но я ей верю. И моя магическая интуиция — тоже.
Глава 17. Часть 2
Я еще много чего узнала об учителе Джозефе. И чем больше мне рассказывали, тем сильнее было мое беспокойство.
Вместе с Джозефом, конечно, пропадали лишь дети, которые были при смерти. Но довести себя чрезмерными нагрузками до такого состояния не так-то легко. Магическое истощение, которое бесполезно исцелять, получали не за день-два, а за несколько месяцев. Некоторые — за годы учебы. Но внезапно на грани оказывались те, кто еще неделю назад был бодр и здоров. Это было чрезвычайно странно. Еще более необычно было то, что все эти дети, казались, прошли один и тот же «путь» к этому состоянию: «перестарались» на уроке Джозефа, после чего попали не только в лазарет, но и в кабинет учителя — для индивидуальной беседы, и в течение недели их состояние планомерно ухудшалось, пока не становилось критическим.
Почему никто не замечал этого? Все просто. В особняке Шаренсата был определенный процент гибели детей по документам, пока он не увеличивался, Беллену навряд ли было до него дело. К тому же, подобные случаи были довольно редки — не чаще одного-двух раз в месяц.