Разыскивается миллионер без вредных привычек (СИ)

И правда, постарался. Огонь в камине трещит, вино в бокалах, мясо на гриле уже пахнет, блядь, перевернуть же надо! Я возился с мясом и поглядывал на Наташу. Может, она и не виновата ни в чем? А я просто Иуда. Предатель. Интересно, сможет ли она простить меня, если узнает, что я просто пытался ею воспользоваться? Подпустить ближе для сугубо личных целей?

— Зябко, — сказал я. — Давай я тебе накину на плечи плед.

Она согласилась. Сидела, потягивала вино, смотрела, как огонь облизывает поленья в камине. Кусочек мяса ковыряла вилкой с задумчивым видом. Как-то… оно все не так пошло, как мне думалось. Неужели мы настолько друг от друга отдалились?

— Со всеми этими хлопотами, — озвучил я свои мысли. — Мы почти перестали видеться.

— И правда, — отпила Наташа глоток вина.

— Это все неправильно, — сказал я.

Вина, надо ей больше вина, оно, в хороших количествах кого угодно расслабит. Я отпил из своего бокала, подлил обоим. Главное, не забыть, зачем мы тут собрались. Слово за слово, я Наташу растормошил. Теперь она не только губами улыбалась, но и глаза потеплели.

Наверху что-то явственно грохнуло — полчаса не продержались, маленькие засранцы! Я торопливо прибавил громкость музыки, которая до этого играла едва слышно. Наташка поморщилась — музыка ей мешала. Ничего, потерпит, что-то мне подсказывает, что музыку перетерпеть проще, чем трех пацанов до десяти лет.

— Я не хотела быть навязчивой, — пожала плечами она.

Чтобы оправдать наличие музыки, которая пыталась заглушить, спрятать наличие трех детей, я подал Наташе руку. Благо мелодия позволяла — лиричная, неторопливая, с грустными нотками. Наташа отставила бокал, приняла мою руку и поднялась, позволив пледу соскользнуть с плеч.

И получилось, наверное, так и должно было получиться, что её губы напротив моих. Ресницы опущены, выражение глаз рассмотреть не могу, но блядь, мне же её целовать надо! Посмотрел на губы — красивые, под лёгким слоем помады, которая наверняка к поцелуя готова, и не сотрется точно. И я тяну — смешно, но целовать её совсем не хочу. А если мне придётся с ней сексом заниматься? Тут же подумал — может, она совсем поцелуев не хочет?

Мы были близко друг к другу, она шагнула ещё ближе, теперь буквально ко мне прижималась. Руку мою чуть сжала. Взглянула из под пушистых ресниц томно. Ну кого я обманываю? Хочет она целоваться! И секса, наверняка, тоже! Когда у нас последний раз секс был? Бля, не помню даже!

Господи, пусть случится что-нибудь, чтобы мне не пришлось с ней трахаться! — взмолился я. Удивительно, но Господь услышал мои молитвы. Наверху что-то грохнуло, раздался противный скрежещущий звук, снова грохот. С крыши веранды посыпалась пыль, а следом за ней ребёнок.

— Блядь! — выругался я.

Пыль немного улеглась и теперь я чётко видел — сверху ребенок свисает. Не примерещилось. Покачивается из стороны в сторону. Нога обвязана верёвкой, в глазах плещется ужас. Я открыл стеклянную дверь и метнулся наружу. Младший Юркин. Проследил за верёвкой — её держат старшие пацаны перевесившись через ограждение балкона. В их глазах ужаса не меньше.

Ребёнка я поймал, отвязал узел от его ноги. Тот трясся в моих руках крупной дрожью. Велел старшим спускаться, и только потом посмотрел на Наташу — она хранила невозмутимость.

— Вся эта деревенская романтика, — обвела она вокруг рукой. — Из-за того, что детей не с кем оставить?

— Да, — покаялся я.

Ребята спускались медленно. Вошли с опущенными головами.

— Что за хрень? — спросил я тоном не обещающим ничего хорошего. — Вы чуть ребёнка не угробили! А если бы он ногу сломал? Я что Юре сказал бы?

Мальчики опустили головы ещё ниже. Наташа сама подлила себе вина, сидела, пила и ногой покачивала. Наверное, весь этот цирк был ей интересен. Мне очень хотелось, чтобы она ушла, но не гнать же её?

— Это все они, — сказал мелкий. — Сказали, что нужно следить. Что она, — он ткнул пальцем в Наташу, — плохая. И что я самый лёгкий. Поэтому меня надо верёвкой привязать, и спустить вниз с балкона. А я бы следил, и потом все рассказал.

— Идиоты, — поразился я.

— Плохая, — сказала Наташа, залпом допила вино, и рассмеялась. Потом к Никите подошла, села рядом с ним на стул, чтобы быть с ним на одном уровне. — И чем я тебе плохая? Я может, тебя обижала? — Никита мрачно покачал головой не поднимая взгляда. — А почему я плохая?

— Потому что слишком хорошая, — упрямо сказал мой сын. — Только притворяешься плохо. Ты мне не нравишься!

— А кто тебе нравится?

— Настя!

— Великолепно, — ответила Наташа и поднялась. — Я притворяюсь хорошей и обижаю младенцев. Не знаю, зачем ты все это устроил Егор, но думаю, тебе сейчас не до меня. Я поеду. До свиданья.

— До свиданья, — растерянно проговорил я. Повернулся к мелкому: — А мы с тобой к врачу.

Забытый на минуту ребёнок сидел и с увлечением ел мясо из моей тарелки. Я попросил его пошевелить руками и ногами, осмотрел на предмет обнаружения царапин и синяков. Ничего не обнаружил и махнул рукой — доедайте уж мясо.

— Ты злишься? — шёпотом спросил Никита.