Разыскивается миллионер без вредных привычек (СИ)

Малевала на моем лице и ругалась, что я шевелюсь и разговариваю. А как не разговаривать, когда столько всего происходит? В итоге я и глазом моргнуть не успела, как стояла перед миловидной женщиной с папкой в руках. Впрочем, она мне тоже идеальной показалось. Свидетельница, разумеется, Таня. А свидетель — Никитка. Лента с надписью свисала с него почти до пола, но собой он страшно горд.

Я сказала «да». Что я ещё могла сказать? Очень глупый вопрос. И Егор сказал «да» и на палец колечко мне надел — хорошо, что он об этом позаботился, я забыла. В ресторане все пили шампанское, я — яблочный сок. Я же беременна! Этот факт я не устаю повторять про себя вновь и вновь.

— Этот муж и правда лучше прежнего, — мама улучила момент, когда мы остались наедине. — И ты знаешь, он тебя любит.

— Я и сама начинаю в это верить. Хотя он молчит.

Уставший Тотошка заснул на руках отца. А это и правда его отец! Вот стану Танькиной соседкой, и она точно мне все расскажет — не отвертится. Никитка клевал носом, а потом его забрала Анжелика, чтобы этой ночью мы остались одни. Когда гости, подвыпив, начали орать «Горько!», Егор наклонился ко мне и прошептал:

— Мне кажется, нам пора бежать. Целоваться я предпочитаю наедине.

И мы сбежали с собственной свадьбы. Дома Егор помог мне выпутаться из платья. Повешу его в шкаф — любоваться буду. Я первой заняла ванную внизу, Егору пришлось идти наверх — я еще не готова демонстрировать ему, как стирается идеальное свадебное лицо — Танька постаралась на славу, сделав макияж неброским, подчеркивающим то, что нужно.

А потом… я ушла в свою комнату и закрылась. Это глупо. Я словно ребёнок, который испытывает границы дозволенного. Егор стучался, и я понимала — днем обошлось, а вот сейчас непременно выпорет.

— Эй! Я имею право на первую брачную ночь! Нам врач сказал, что можно и нужно.

— Я исповедалась, и меня благословили на секс только в освященном церковью браке.

— Ничего страшного. Сейчас согрешим, потом снова исповедуешься.

Я засмеялась и открыла дверь. И буквально нырнула в его объятия. Трогала его и не верила — вот это все моё? На самом деле?

— Я люблю тебя, — вдруг оторвался от меня Егор.

Так серьёзно сказал, что я поверила — все на самом деле. И правда — любит. И правда — мой. И кто говорил, что сказок не бывает? Я встала на цыпочки, потянулась к его все ещё влажному после душа уху и свое признание прошептала на грани слышимости. Но он услышит, а больше никого это и не касается.

Эпилог первый. Настя

Помидор был огромным. Таким, что я с трудом удерживала его — приходилось обеими руками. Ещё — невероятно сладкий. А самое чудесное — я вырастила его сама. Мягко грело сентябрьское солнышко, летали паутинки — бабье лето. Одна из них прицепилась к моему рукаву. Я осторожно сняла её, чтобы не поранить висящего на ней крохотного, едва заметного паучка, перевесила на ветку вишни, и вернулась к тому, что делала — к поеданию помидора.

— Насть, может, не надо? — в сотый раз проныл Егор.

— Надо, милый, надо. Тебе досталась жена с приданым. В него входит не только квартира и машина, но и пакет собственноручно посаженной ею картошки. Да и хватит причитать, там меньше пяти килограмм было.

Я сидела на лавочке и сладко щурилась от солнца. Егор вздохнул, перевернул лопатой очередной пласт земли. Присел на корточки, распотрошил руками кучку, вынул из неё несколько крупных картофелин, размахнувшись, бросил их в ведро. Железное ведро жалобно звякнуло. Я глаза закрыла. Хорошо.

Живота у меня ещё совсем не было — четвёртый месяц беременности только пошёл. Но мне казалось, что-то уже видно — перед зеркалом, задрав майку, я крутилась регулярно. Малыш развивался замечательно — это уже не плодное яйцо, а самый настоящий ребёнок, просто совсем маленький. У меня всегда отменные анализы, что такое тонус, я и не знала, по всем параметрам УЗИ ребёнок был идеален, и я уверилась — мой сын пошёл в отца. И слава богу.

— Настя, — крикнул Никита с крыши. — Смотри, как я могу!

И на конек встал! Вот догоню, как слезет, и точно отлуплю! Или скажу, что нервничаю, а оба идеальных свято верили в то, что нервничать мне нельзя, чем я и пользовалась. Из-за событий лета ремонт дома отложился, стояла моя избушка с прикрытой рубероидом крышей. Зато сейчас мужики взялись за дело, да ещё и своими руками. Никита, дядя Ваня и папа торчали наверху, откуда то и дело доносились визг пилы и шум шуруповерта. Егор томился — тоже хотел на крышу, но не пропадать же моей картошке!

— Я нервничаю! — крикнула я в ответ.

Никита вздохнул и с конька слез. Точнее, на него уселся, но я возмущаться не стала. Так, вроде, сцепки с поверхностью у него больше, упасть не должен, а давить я на ребёнка не хочу. За забором жалобно проблеял Сахарок — безжалостная теть Лена привязала его к нему верёвкой.

— Уже две недели не приходил, — вздохнула я. — Наверное, этот козёл меня разлюбил.

— Козёл же, что ты от него хочешь, — Егор подозрительно покосился на теть Лену, которая стояла с моей мамой и обмывала кости всем соседям.