Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)

Отвернулся, чтобы никто не видел, как он краснеет. Да ветеран, кажется, и сам всё понял, что не от хорошей жизни Виктор пришёл сюда. А что делать, когда универ кончаешь, красный диплом, и всё такое, кажется, так и ждут тебя со всех сторон, а потом начинается… Ой, сказать ничего не можем… спасибо, мы вам позвоним… И этим всё кончается. Можно сунуться в первую дыру, а можно сидеть без работы, чего-то ждать, но без работы сидеть – это что-то неприличное. Хорошо, бабушка добрая попалась, у которой комнату снимаю, квартиру убрал, приготовил, огород перекопал, и спи спокойно, можешь не платить…

Архив… Да, если и есть на свете дыра, то это архив, где платят прожиточный минимум, да и то чуть ли не из жалости. Так. Собраться, ни сном ни духом не показать, что мне что-то не нравится. Улыбаться, ах, какой чудесный архив, как здорово будет тут работать, вся история, Урал, опорный край державы, и всё такое. Улыбайтесь, господа, все безумства на свете делают с этим выражением лица… Тот самый Мюнхгаузен.

– Я, правда, хотел себя истории посвятить, – Виктор огляделся, – а то мы сейчас… родства своего не помним. А помнить надо. Скифы, гунны, тюрки… Да, скифы мы, да, азиаты мы, с раскосыми и жадными глазами…

– Вот-вот, молодой человек. Что, нравится? В этом зале у нас тюркский каганат…

– Читал, – кивнул Виктор, хотя про тюркский каганат слышал впервые.

– Вот-вот. А здесь у нас гунны, был у них вождь, Маде… Его отцу предсказали, что он будет убит своим сыном… он захотел убить сына, и продал его в рабство, тот вырос, из рабства бежал… Поднял среди рабов восстание, собрал войско, с войском вернулся в страну отца… Да, молодой человек, будем знакомы… Я Афанасий Иванович, доктор… исторических наук. Мне там каких-то званий надавали в академии, я и не разбираюсь в них…

– Очень приятно… Виктор.

– А, у меня зять Виктор был, дочь-то с ним развелась… Ну пойдёмте, архив вам покажу… Вот это у нас зал Великой Отечественной… У вас в семье-то воевали?

– Нет, у меня дед металлургом был…

– А, тоже почётно… Танкоград… Здесь ковалась победа… Ну вот, пройдёмте, – старик пошёл в зал, украшенный полосатыми ленточками, – героев в лицо надо знать… Вот дивизия наша… узнаёте?

Виктор долго не мог понять, про что спрашивает дед, наконец, спохватился.

– А, да вот вы. Третий слева.

– Узнал… а обычно не узнают.

– Странно, вы совсем не изменились.

– Ну, это ты приврал. Вот что, Витек… Ты уж если и правда тут работать решил… Так посиди денёк-другой так, без оформления, посмотри, надо тебе это или нет. А там и оформим.

Виктора передёрнуло. И старик туда же… Знаем мы эти штучки, когда месяц работаешь бесплатно, без оформления, а потом – спасибо, вы нам не подходите. И вся любовь.

– Денёк-другой, говорите?

– Ну да… а то у нас долго не задерживаются, работа-то собачья, как говорят… Эту работу любить надо, Родину свою любить, а без любви ты тут не проживёшь…

– Ну… денька два так поработаю, посмотрю.

– Вот и славненько, – сказал ветеран, – вот что, мне бы в город отлучиться на полдня, ты уж тут посиди… посмотри за экспонатами. Если люди придут, билет полтинник стоит. На кассе чеки пробивать умеешь? Ну вот, славно… Талант. Экскурсий пока не проводим. А так просто смотри, чтобы не унесли ничего, вон, на экране все залы высвечиваются.

– Это как охранник в магазине, что ли?

– Ну а то. Ну я к вечеру вернусь, ты не боись…

Виктор хотел сказать, что ничего не боится, но почему-то здесь, в музее, так не говорилось. Особенно – когда Афанасий Иванович ушёл, и Виктор остался наедине с историей. История была повсюду, развешенная по стендам, расставленная по витринам, спрятанная в хранилищах. Виктор спросил себя, сколько человек в этом здании – не исключено, что он один. Стул был повёрнут спинкой к проходу, Виктор сел так, чтобы за спиной была стена, так было не страшно. Люди – знакомые и незнакомые – смотрели с портретов, прищурившись, как будто посмеивались, приговаривали, что вот, этот Мамая победил, этот – Наполеона, этот – БАМ построил, или город заложил, а ты что? А ты? А?

Виктор хотел ответить, что он живёт на свете всего двадцать три года, тут же спохватился, что нечего ему говорить с мёртвыми, не хватало здесь ещё свихнуться. Хотел отвернуться, чтобы не видеть портретов, когда что-то зашуршало в углу зала за неприметной дверью. Что-то скреблось, скрежетало, что-то шебуршилось там, за дверью. Крысы… а не исключено, тут мышам да крысам раздолье должно быть… или я должен музей не только от воров, но и от крыс оберегать? Мне их за лапки выводить или как? Или билет с них брать? Надо сказать старику про крыс, да он знает, наверное… Ишь, как скребутся… там, в дальнем зале, где гвоздики, георгиевские ленточки и всякие плакаты про «Бей врага».

– О, Витёк, здорово.