Реализация

– Если Юнгеров узнает данные исполнителей – что он станет делать? Засунет их пальцы в мясорубку?

– Да ни в коем случае! – обрадовался Валерка возможности дать прямой ответ на прямой вопрос. Эта его радость сразу же насторожила Ильюхина. Виталий Петрович закурил и, вздохнув, констатировал:

– Ты, Валера, сейчас похож на девушку, которая звонит подружке, чтобы посплетничать, и умоляет: «Я никому ничего не расскажу, честное пионерское! Ну, рассказывай мне свою тайну!»

– Вы о чем это? – вспыхнул Валерка и тем самым подтвердил подозрения Ильюхина.

Полковник укоризненно покачал головой:

– Я, дорогой мой, о том, что ты – невзначай так – подбираешься к данным стрелков. Но, поскольку ты меня не очень хорошо знаешь, то получается у тебя неуклюже. Ты помолчи, не дергайся. Тебе очень хочется передать информацию Юнгерову, потому что это справедливо? Ты думаешь, что, передав, сможешь влиять на процесс? Я бы сказал, на процессы?

– Я… – растерянно начал было Штукин, но Виталий Петрович перебил его:

– Ты, ты! И не надо думать, что я тебя поймал! Я тебя не отчитываю. Я очень устало размышляю вслух. Ты прозрачен, Валера. Как ты думаешь, какой ты для Юнгерова?

Валерка закусил губу почти до крови, потом криво улыбнулся:

– Если я – клоун, тогда давайте заканчивать этот театр!

Ильюхин хмуро допил свой кофе, потом долго гасил окурок в пепельнице. Он специально тянул паузу, чтобы Валера понял: повышать голос на полковников не стоит даже внедренным в банды. Наконец Виталий Петрович сказал:

– Не надо подчеркивать свою молодость повышенной нервозностью. Знаешь, друг мой, когда ты женишься и у тебя появится ребенок, то вы с женой будете ждать, когда же он заговорит. М-да… ждать будете и будете учить его говорить, чтобы потом просить его замолчать. Доходит?

– Не очень…

– Жаль. На обиженных… А знаешь, как бы тебя угомонил Крылов?

– Нет.

– Лагерную поговорку насчет обиженных знаешь? Обиженных чего?

– Ебут.

– Вот! А теперь скажи: ты хочешь узнать имена стрелков?

– Хочу.

– Чтобы передать братве? – Ильюхин, казалось, просто излучает из себя иронию.

– Нет.

– Ну, и тогда зачем тебе то, с чем ничего нельзя сделать? Ты смотрел «Приключения принца Флоризеля?» Там один ухарь все никак не мог никому алмаз показать… И что из этого вышло?

– Ну, ничего хорошего, – согласился Штукин. Виталий Петрович посмотрел на него, словно учитель на любимого ученика, только что давшего правильный ответ:

– Именно! Теперь – давай с другой стороны глянем на эту тему. Вот сидят два жулика. Один другому рассказывает за свой квартирный разбой. Второй спрашивает: «И зачем ты меня подставил?» Первый руки к груди прижимает: «Да Господь с тобой! В чем же?» А второй ему объясняет: «Я теперь знаю за тебя. Вот завтра – хапнут тебя, и на кого ты думать начнешь? Чьи имена в КПЗ перебирать будешь? Вот на хера ты мне за этот разбой рассказал?» Смекаешь, к чему я?

Валерка неожиданно очень светло улыбнулся – безо всякого сарказма, иронии и прочих разных сложных «наполнителей»:

– Так точно, товарищ полковник! Смекаю, к чему вы клоните!

Ильюхин почувствовал перемену в его настроении и насторожился:

– И тебе по-прежнему хочется знать данные стрелков?

– Да.

Полковник откинулся на стуле и поднял руки вверх, словно сдаваясь в плен:

– Так. То ли я дурак, то ли не в этом дело. Хорошо. Если это не каприз детский – вот хочу и все, папа, купи мне этот мячик – тогда должна быть какая-то понятная мотивация. Если она есть…

– Есть такая мотивация! – этот возглас Штукина прозвучал почти по-ленински: «Есть такая партия!»

Виталий Петрович скрестил руки на груди и всем своим видом изобразил готовность внимательно слушать:

– Излагай.

Штукин выдержал для порядка небольшую паузу, закурил и, глядя Ильюхину прямо в глаза, сказал на одном дыхании:

– Первая заповедь оперативника – посмотреть своими глазами на то, на что можно посмотреть. Вот и я – хочу на них посмотреть. Просто чтоб иметь в виду их хари. Я, между прочим, внедрен в преступную среду, и дело иметь мне приходится с людьми многими и очень-очень разными. В разных компаниях бывать. С разными типами кофе пить и не только кофе. Если я не знаю стрелков – то завтра теоретически я могу начать с ними что-то тереть или водку пить, или еще не пойми какая тема возникнет… А я не буду знать, что это – убийцы! А может, завтра Гамерник заставит их к Юнгерову внедриться, на предмет планирования теракта! Вот устроятся к нему какими-нибудь водителями, плотниками или дворниками! Вот и вся моя мотивация – таких людей надо знать в лицо. На всякий случай. Доклад закончил!

Полковник некоторое время сидел молча и неподвижно, а потом, цыкнув зубом, вяло зааплодировал – точнее, он лишь изобразил аплодисменты:

– Ну, что тебе сказать, постреленыш… Я не скажу тебе, что крыть нечем, потому что это так, и ты сам об этом знаешь. Я, вообще, не буду ничего комментировать. Мы все друг другу сказали. Мы друг друга услышали. Я тебя предупредил. Ты свою сермягу предъявил. Торговаться не будем.